— Это ты с чего взяла? — смотрю на неё внимательно. — Откуда вообще решила, что я с тобой решил развлечься?
— А разве ты не предложил мне стать твоей любовницей?
— Любовницей, Катя, а не подстилкой на пару ночей. Ты правда не видишь разницы? Просто я не подумал, что это так тебя может обидеть, — развожу руками. Отлично, мы ещё даже не трахались, а собачимся, будто прожили вместе лет пятнадцать. — Сначала я подумал, что нам обоим будет это интересно, и не к чему терять время.
— Сначала?
— Катя… — подхожу ближе и беру её за руку. Холодная. Да и сама моя училка надулась вся, пёрышки недовольно подняла. Королева Снежная, блин. Но пора гасить конфликт. — Ты мне нравишься. Очень. Что ещё ты хочешь, чтобы я сказал? Да, я хочу тебя трахать. Много, страстно, во всех мыслимых и немыслимых позах. Но не только это, понимаешь? Остальное мне тоже интересно. Ты интересна, Катерина.
Она сглатывает и часто моргает, мягко сжимая свои пальцы на моих. Я вижу, как у неё часто бьётся жилка на шее, а влажные губы чуть приоткрываются. Понимаю, что сейчас она делает выбор. Решается. А меня вдруг придавливает грузом ответственности за неё. Её глаза такие чистые, взгляд открытый, что меня где-то внутри кусает совесть. Стерва, которой я давно заткнул в рот кляп, но она всё равно время от времени мычит и стонет.
Просто наши с Катей представления об отношениях могут не совпадать, быть в разных плоскостях.
Но отказаться от неё я не готов.
Снова привлекаю свою училку к себе и целую. Она сомневается ещё секунду, а потом капитулирует, принимая. Отвечает, позволяя снова завладеть её ртом, почувствовать дурманящий вкус. Возбуждение мгновенно начинает шкалить, член встаёт как по команде, туго упираясь в ширинку штанов.
Уверен, если сейчас поднажать ласками, она отдастся. Может, ещё посомневается, но перешагнёт грань. Однако, каким-то внутренним ощущением я понимаю, что сегодня не стоит.
Понимаю, но…
— Я останусь, Катя? Ты позволишь? — шепчу ей на ухо, дурея от запаха нежной кожи.
Слышу, как задерживает дыхание, будто перед прыжком в воду, а потом едва слышно выдыхает:
— Да.
19
Катерина
Мне самой не верится, что я это сказала. Это ведь… как разрешение. На всё. А готова ли я к этому всему?
Костя не перестаёт целовать меня, и мне кажется, что колени сейчас подкосятся. Я уже стою на ногах очень нетвёрдо, и если бы не его крепкие, сильные руки, прижимающие к себе, уже давно бы рухнула на пол. Голова кружится, я даже не рискую открывать глаза. В теле поселяется слабость и вибрирующее тепло.
Рука Макарского снова зарывается в волосы мне на затылке, большой палец поглаживает основание шеи под волосами, отчего по телу разбегаются мурашки.
— У тебя сердце бьётся, как у испуганного оленёнка, — насмешливо говорит Костя, оторвавшись от моих губ. — Не бойся, Катя, есть я тебя не собираюсь. Сегодня, по крайней мере. Но попробовать хочу.
Он подхватывает меня на руки и доносит несколько шагов до кровати, опускает на постель, нависнув сверху. Зачем-то смотрит внимательно, вглядываясь в глаза.
Но я выдерживаю его взгляд, не отвожу свой, хотя и очень хочется. Только чувствую, как теплеют щёки. А ещё не сразу понимаю, куда деть руки, и лишь когда Костя снова склоняется ниже, чтобы поцеловать меня, обхватываю его за шею и сама подаюсь вперёд для поцелуя.
Это сладко. Так завораживающе приятно, если запретить себе анализировать собственный нелогичный поступок, что я сейчас и делаю. Думаю, когда психологи сейчас с каждой страницы в соцсети говорят жить в моменте, они имеют ввиду не совсем это, но каждый поворачивает это себе, как ему удобно. Вот и я сейчас живу в моменте. Вероятнее всего пожалею потом, но сейчас будто очарована. Им.
Прикрываю глаза и вытягиваю шею, подставляя под жаркие поцелуи. Задерживаю на мгновение дыхание, когда чувствую, как мужские пальцы аккуратно прикасаются к коже живота под футболкой. Губы тут же пересыхают, и мне приходится их облизать.
Макарский тянет край футболки вверх, открывая себе доступ к моей груди. В глазах появляется блеск, когда он видит, что бюстгальтера на мне нет. Я сняла его перед душем, собираясь потом спать, так что решила уже не надевать. И сейчас это отняло у меня ещё один бастион перед наступлением Макарского.
Дыхание резко рвётся из горла, заставляя сильно вздрогнуть, когда Костя большим пальцем, едва-едва касаясь, трогает сначала правый сосок, потом левый. Они оба тут же твердеют, сжимаются почти до боли.
— Мне нравится, как ты реагируешь, — произносит Макарский, снова глядя мне в глаза и очень этим смущая. — Будет космос, Катя. Нам с тобой вместе будет охрененно.
Ответа от меня он дожидаться и не собирается, вместо этого опускает голову и накрывает сосок ртом. Ощущения такие острые, что в этот раз я не могу сдержать то ли стон, то вскрик — сама не пойму. Костя же чуть сжимает ладонями мою талию, фиксируя, чтобы не ёрзала, и принимается ласкать грудь. То одну, то вторую. Лижет кожу, посасывает, целует, сжимает в ладонях.
Мне же ничего не остаётся, как сжать пальцами покрывало, вытянуться на кровати и глубоко дышать, прокачивая с кровью кислород.
Я никогда и представить не могла, что моя грудь может быть настолько чувствительной, а прикосновения к ней такими приятными. Кажется, что вообще вся кожа пылает, не только на груди, и я это очень отчётливо чувствую, когда Костя опускается дорожкой влажных поцелуев вниз по животу. Спохватываюсь только когда он поддевает пальцами резинку спортивных штанов.
— Надеюсь, там ты тоже без белья, — намеревается потянуть штаны вниз, но я торможу его, положив свои пальцы на его и сжав.
Костя чуть хмурится, а потом приподнимает брови. Снова касается губами кожи возле пупка.
— Хочешь, чтобы я остановился?
Я ведь должна сказать “да”. В смысле хочу, чтобы остановился. Должна хотеть. Но вместо этого мычу что-то нечленораздельное. То ли да, то ли нет. Самое странное, что и сама не пойму, говорю “да” или “нет”.
— Не бойся, Катя, от тебя ответный жест я не попрошу, — подмигивает. — Не сегодня.
Я не успеваю отреагировать, как он стаскивает мои штаны до самых колен вместе с трусами.
Замираю, пытаясь прислушаться к себе, собственным ощущениям. Я почти голая перед мужчиной. И это уж очень условное “почти”. Его взгляд пылает, обжигая мою кожу. Хочется и прикрыться, и чтобы продолжал так смотреть. Это какой-то отдельный вид удовольствия — когда на твоё тело так смотрит мужчина.
Макарский аккуратно освобождает от штанов сначала одну мою ступню, потом вторую, и я тут же свожу будто одеревеневшие колени. Понимаю, что между мужчиной и женщиной при близости обнажение и откровенность — нормально, но я ничего с собой поделать не могу, всё равно испытываю смущение.
