Отрицательно мычу, сжимая пальцами покрывало, и пытаюсь расслабиться, как он и говорит, сама пока не понимая, получается или нет.
— А так? — аккуратно вводит в меня два пальца и притормаживает.
А так уже слишком туго. Не больно, но распирает. И вместе с тем это ощущение наполнения заставляет внизу живота ощутить что-то горячее.
— Надо привыкнуть, — говорю, не поднимая головы. Мне стыдно сейчас встретиться с Костей взглядом.
— Привыкай, Катерина, привыкай.
Сначала медленно, а потом быстрее он начинает двигать пальцами во мне, ещё больше усиливая мою лихорадку желания. Крышу вот-вот снесёт, и я уже начинаю стонать, не сдерживаясь. Дрожу в донельзя обострённой чувствительности, бормочу неразборчивые просьбы.
— Так куда мне надо сходить? — спрашивает строго, и я даже в первые секунды не соображаю, о чём речь. — Повтори вслух, Катя.
Чёрт тебя дери, Макарский. Я всё поняла, воспитатель хренов.
— Прости, — мычу, уткнувшись лицом. — Пожалуйста, Костя…
Всё ещё двигая пальцами внутри меня, но уже резче и активнее, он цепляет большим клитор, и буквально за доли секунды я достигаю пика. Тело содрогается от наслаждения и удовлетворённого желания, а из горла рвётся низкий, протяжный стон.
Вместе с оргазмом из меня уходят все силы. Я будто не могу двигаться, словно тело онемело.
Полное опустошение.
Конечно, я ласкала себя раньше. Быть девственницей — не значит не испытывать желания. Но разрядка от своих пальцем и оргазм от ласк мужчины — небо и земля. Невероятная разница.
Сейчас бы прикрыть глаза и доспать эту ночь, но у Макарского, кажется, другие планы. Наверное, он ещё не насладился местью, потому что спустя пару минут я снова чувствую его руки. Ласки ощущаются острыми, даже болезненными после только что пережитого оргазма. До пика я дохожу быстро, но звякнувшая пряжка ремня заставляет напрячься в секунде от обрыва. Он же вроде бы сказал, что пока не будем…
— Дыши, Китти Кэт, целочку свою в Волгоград обратно повезёшь, я уже там с ней разберусь.
Вот засранец. Почему иногда он говорит что-то, отчего мне хочется его ударить?
— Но терпеть я уже точно не могу.
Я пытаюсь развернуться, чтобы возмутиться за пошлятину, но зависаю на увиденном. Макарский стоит сзади на широко расставленных коленях, его брюки расстегнуты, а рукой он поглаживает член.
Через штаны он казался мне огромной штуковиной, пугающей, а сейчас я ещё раз убеждаюсь, что это в меня точно не влезет.
Я включала фильмы для взрослых — мне было интересно увидеть, как всё происходит, но вживую мужской половой член я вижу впервые. И мне… интересно. Он выглядит красивым, хотя не знаю, правильно ли употребить именно это слово.
Одной рукой Костя продолжает ласкать меня, а второй себя. То, что сейчас между нами происходит, кажется мне очень развратным, но подумать на эту тему я обещаю себе позже.
— Кончай ещё раз, моя хорошая, — говорит Костя, и я, будто ждать разрешения, ловлю, наконец, ещё одну яркую вспышку.
Сразу после своего стона я слышу низкий мужской, и чувствую, как мне что-то горячее капает на ягодицу.
Макарский сперва нависает, уперевшись лбом мне в поясницу, а потом валится рядом на кровать, тяжело дыша.
— Я бы предпочёл кончить в твой прекрасный рот, но с этим тоже успеем, моя Катрин.
— Ты не можешь не опошлить всё, да?
Хочу резко встать, разозлившись, но Костя тормозит меня, положив ладонь на спину.
— Не дёргайся, а то затечет куда пока не надо.
— Вытри, — фыркаю сердито, уткнувшись в кровать.
Макарский, к моему удивлению, даже не острит. Вытирает сперму покрывалом, но встать не даёт. Снова прижимает меня к себе и велит спать.
Поспать особо не вышло. Уже через час, в который я так и не уснула, Костя уходит. Говорит, что ему нужно улетать, и встретимся в Волгограде. Нам в сопровождение оставляет тех же двоих парней.
Оставшись одна, я ещё долго прихожу в себя. Наконец принимаю душ, стоя под водой долго-долго. В голове мыслей столько, что они толкаются, наседая одна на одну. Мне сложно проанализировать свои ощущения и отношение к случившемуся, поэтому, выпив таблетку от головной боли, собираю себя в кучу и иду будить детей, чтобы собираться на завтрак, а потом на экскурсию.
21
— Да это сейчас конкурсы такие — плёвые. Там нечего участвовать. Вот вам и победа, — надменно говорит Антонина Фёдоровна — учитель русского языка и литературы, не заметив, что я вошла в учительскую. — Вот когда в наши времена партия поддерживала, то и судейство честным было, и просто так не победить. Работать приходилось. И серьёзно, на совесть, без интернетов всяких сценарии писали, из головы!
— Да-да, — поддерживает её Валентина Иосифовна, ещё одна русичка, хочет сказать что-то ещё, но осекается, заметив нас с Кариной у сейфа с личными делами.
— Так участвовали бы, Антонина Фёдоровна, — звонко отвечает Карина, а я тычу её незаметно в бок. Вечно она лезет на рожон со стажистками. — Но почему-то никто особо не проявляет желания принять участия в этих “лёгких” конкурсах. А мы бы пример брали, учились у вас.
— А мы своё отучаствовали, девочка, — нервно поправляет газовый шарф на шее. — Вы молодые — вот и работайте.
И они обе, важно стуча каучуковыми каблуками, удаляются из учительской.
— Достали, блин, — Карину конкретно “бомбит”. — Как часы грести и классы с высоким показателем, так они ого-го, готовы работать, на пенсию не выгонишь, а как участвовать в конкурсах — “вы молодые, вы и работайте”.
— Ты слишком остро реагируешь, — пытаюсь успокоить подругу.
— Нет, ну правда, Кать, — подруга морщится на эмоциях. — Зарплату мы все одинаково получаем.
Праведный гнев накрывает Карину, она возмущается, жестикулируя. А вот я, на удивление, абсолютно спокойна. Между трудовыми поколениями часто бывают междоусобицы, с этим ничего не поделать. Обидно иногда слушать, конечно, их замечания, особенно если они сказаны не с позиции профессионального опыта, а в контексте «вы, молодёжь, ничего не умеете».
— Я возьму пальто и спущусь, — расходимся с Кариной в коридоре каждая в свою сторону.
Поднимаюсь в свой кабинет, ещё раз проверяю, чтобы компьютер и доска были выключены, форточки закрыты, гашу свет и, набросив пальто, спускаюсь на первый этаж. Но встречаю Карину с кислым выражением лица и неодетой.
— Прислали, — машет листом с печатью. — Как всегда — на вчера. Надо сделать отчёт по детям с ОВЗ, так что задержусь.
— Жаль, — вздыхаю, хотели вместе забежать в магазин, а потом у меня чаю попить. — Звони, как освободишься, если что.
— Договорились.
