Коллеги тоже поздравляют, девчонки даже дарят шарики и конверт, и потом я со всем этим добром уже поднимаюсь к себе.
И вот тут самое интересно. Громкое, звонкое, оглушительное тройное «С днём рождения!» от моего седьмого «В». И вот это поистине приятно!
Конечно, перейти сразу к уроку сложно. Дети возбуждены, им весело, и урок начать толком получается едва ли минут через пятнадцать от начала. Ну не строгость же включать после такого поздравления.
Другие классы тоже поздравляют. Десятый дарит цветы и коробку конфет, пятиклашки несколько самодельных открыток. Мне очень приятно, но к концу всех уроков я эмоционально выжата сильнее, чем обычно. Да ещё и нервозность какая-то нападает. Предвкушение и в то же время всё ещё не отпускает обида.
Он ведь приедет. Сказал — значит, так и будет. Хочется и ногой топнуть, и дверь не открыть, но… я ведь знаю, что так не поступлю.
Наливаю себе чашку чая, пока заканчиваю проверку тестов десятого класса. Выставлю в электронный журнал и буду собираться домой.
И едва я заканчиваю, даже не допив чай, как дверь после короткого стука открывается. На пороге стоит Дима с букетом цветов.
— Катя, — подходит ближе. — Я бы хотел поговорить.
27
Дима подходит ближе и протягивает цветы и коробку конфет. Я принимаю, наконец решившись поднять на него глаза.
— Чаем угостишь? — кивает на чайник и мою одинокую кружку.
— Конечно, присаживайся.
Пока Дима снимает стул с ближайшей к моему столу парты, я достаю из шкафчика ещё одну кружку, пакетик чая и коробку сахара-рафинада. Заливаю кипятком из чайника и ставлю перед Димой, а сама сажусь за свой стол.
— Вот и попробуем, — открываю конфеты, которые он принёс.
Вообще, пить вместе чай после уроков для нас привычно. Это как поздороваться или поболтать в коридоре. Мы с девчонками часто звали его к себе, а потом Дима и сам стал приходить. Это ведь нормально.
Но не сегодня. Потому что именно сегодня я как раз и чувствую, как меня тяготит это чаепитие. Тем более вдвоём. Неужели он не понимает, не чувствует, что я сконфужена? Но и отказать я не могу — человек просто пришёл поздравить меня с днём рождения, было бы странно сейчас выставить его за дверь.
— Дети поздравляли? — спрашивает глядя слишком внимательно.
— Да, — улыбаюсь, радуясь, что мне не нужно искать тему для разговора. — Цветов куча, сладостей. Объемся и буду толстой.
Дима смеётся, мне тоже становится легче общаться, и я улыбаюсь.
— Кать, — он вдруг становится серьёзным, и мне эта перемена не нравится. — Ты давно с ним?
— С кем? — тоже перестаю улыбаться, прекрасно понимая, о чём, точнее, о ком он говорит.
— С этим Макарским. Он мне не понравился.
— Так, — я встаю из-за стола, стараясь говорить максимально спокойно. — Дим, прости, но ты считаешь, я должна была предоставить тебе кандидатуру своего парня на одобрение?
Может, это звучит излишне грубо, но я не обязана отчитываться за свой выбор и предпочтения, тем более перед Димой.
— А он тебе парень? — Дима тоже встаёт и подходит ближе. Слишком близко. — Он ясно выразился, как мне показалось.
— Возможно, — резко разворачиваюсь и прямо смотрю ему в глаза. — А возможно и нет. Но это наше с ним дело.
Я чувствую, как меня наполняет гнев. В теле появляется напряжение, и мне хочется взять и оттолкнуть Диму. Мне совершенно не нравится, что он суёт нос в мою жизнь, даёт оценку, высказывает мнение, которого я не просила.
— Катя, — говорит куда мягче и прикасается пальцами к моей ладони. — Я не хочу обидеть тебя. Я просто… ты мне очень нравишься, а этот… Он грубо с тобой обращается, я же видел. Неужели тебе это нравится? Я бы ни за что так не поступил. Бросай его, Катя. Если нужно, я подожду, пока ты придёшь в себя, и мы попробуем.
Длинная, эмоциональная тирада, несвойственная Дмитрию, меня удивляет. Я понимаю его мотивы, но ничего не могу поделать с неприятием, вспыхнувшим внутри и подкатившим тошнотой к горлу.
— Дим, — высвобождаю руку и пытаюсь отвернуться, отойти, чтобы некомфортный контакт стал не таким близким, но он вдруг снова настойчиво сжимает мои пальцы и тянет за руку к себе.
— Перестань, — делаю шаг назад, упираясь бёдрами в стол.
— Ну ты пиздец непонятливый, Дмитрий-коллега, — раздаётся спокойный голос со стороны двери.
Слишком спокойный голос. Я бы даже сказала неестественно.
Дима отпускает мою руку и резко разворачивается. Мне же хочется провалиться сквозь землю. Сердце ухает в груди тяжёлым каменным боем, а все органы и системы вдруг резко начинают ощущать нехватку кислорода.
Дима отходит в сторону, а Костя медленно проходит по кабинету. Я же вцепляюсь пальцами в крышку стола за спиной и застываю, наблюдая за Макарским.
— Девушка тебя, кажется, попросила перестать, — Костя подходит к Диме вплотную, а я даже дышать перестаю от напряжения. — Моя девушка. Ты ж вроде бы отклонениями не страдаешь, неужели не доходит?
Вижу, как Дима расправляет плечи и задирает подбородок. Господи, мне только тут драки не хватало. В школе! Подумать только, словно подростки. А у Кости ещё и рука травмирована.
Но Костя, как будто Дима внезапно испарился, поворачивается и подходит ко мне.
— С днём рождения, детка, — наклоняется и целует в губы, которые я плотно сжимаю, но он на это никак не реагирует. — Это тебе.
Опускаю глаза на небольшую продолговатую розовую коробочку, сверху украшенную белым маленьким бантом, которую Макарский мне протягивает.
— Спасибо, — отвечаю негромко, прочистив горло. Как же мне хочется, чтобы всё это напряжение быстрее рассосалось, и я могла вдохнуть свободно.
— Тебе там тетради проверить не надо? Или оценки выставить? — Макарский с деланным недоумением оборачивается к застывшему в напряжённой позе Диме, и смотрит так, будто не ожидал, что тот ещё здесь.
— К чёрту, — выплёвывает Дима и быстро выходит, хлопнув дверью.
Я зажмуриваюсь, по-детски надеясь, что вот сейчас открою глаза и всего этого будто не бывало.
— Какой недогадливый, — равнодушно пожимает плечами Макарский и идёт закрыть дверь, распахнувшуюся после удара.
— Костя… — опускаю глаза, когда он снова возвращается ко мне.
Я такая слабая. Его запах, близость, дыхание у моих волос — сводит с ума, заставляя забыть обиду. Всё, чего мне хочется — это чтобы обнял. Чтобы поцеловал так, как он это делает. Но меня он тоже должен услышать: со мной так нельзя, я не вещь, мне больно от этого “а мы трахаемся”.
— Нам надо поговорить, — стараюсь говорить твёрдо и поднимаю на него глаза, но натыкаюсь на горящий пламенем взгляд.
