Блин, вот бы Вера растворилась сейчас.
— Адамовна, — торможу у остановки и приоткрываю окно со стороны Веры. — Чего грустишь? Садись, подвезу.
Она поднимает глаза и пару секунд смотрит в ступоре. Потом поджимает губы и шипит в ответ:
— Не надо.
— Садись давай. Поздно уже. Вдруг тут маньяки?
Ощущаю на себе вопросительный взгляд сестры. Аж жжётся любопытством.
— Обойдусь.
Она встаёт и топает к подъехавшему рядом автобусу, таща за собой чемодан на колёсиках. Смотри, какая гордая.
Автобус закрывает двери и уезжает.
— Это кто? — не выдерживает Вера, когда я тоже выруливаю на дорогу снова.
— Моя преподша по английскому.
— У тебя встал на неё.
— Фу, Вера, — снова смотрю на неё, скривившись. — Ты пялишься на мой член? Это неестественно.
— Нет, Сём. На твой член я пялилась только однажды: когда тебя принесли из роддома. Ещё тогда подумала: ну и уродство. А сейчас я по взгляду поняла.
— Смотри, какая проницательная, — бурчу под нос, а у самого что-то нервы начинает тормошить.
Куда эта, мать её, Адамовна, поехала? Насколько знаю, она приезжая. И в Москве недавно. Было бы куда пойти, не ревела на остановке. И сейчас её одну да с чемоданом… только так оприходуют.
Блядь.
— Тормози, — Вера тычет мне указательным пальцем в ухо. — Оглох? Третий раз повторяю. Я такси возьму, а ты едь, догоняй свою училку.
— Не моя она.
Пока…
— Ой ладно, Сём, меня тут уже топит тестостероном. Останови у торгового центра. Я уже Льву написала, встретит скоро.
Я притормаживаю, выпуская Веру, а потом снова возвращаюсь в полосу машин. Так, какой там номер автобуса был?
9
Василина
Мне нужно подготовиться на завтра, поэтому после короткого совещания я решаю остаться на кафедре и закончить подготовку. Дома будет некогда, потому что я планирую с Пашей очень серьёзный разговор.
Но хочется есть, и мы с Ликой, ассистенткой декана, с которой познакомились перед совещанием и вместе сидели, спускаемся в кафетерий.
— Сидеть сегодня до восьми точно, — вздыхает она. — Надо бургер купить и оливьешку, что ли. Ты что будешь?
— Овощной салат возьму, — смотрю на этикетку на контейнере и вбиваю в приложение, считающее калории. Влезаю в норму, можно себе позволить, хотя и уже почти шесть.
— Я не обедала, только кофе с утра выпила, так что мне можно поплотнее, — хихикает Лика.
Прикольная она. Мы, конечно, только познакомились, но мне её открытость и дружелюбность импонируют. Я сложно схожусь с людьми, но с Ликой, очень может быть, получится подружиться.
Снова пишет Паша, обещая вкусный ужин и незабываемую ночь, шлёт целые строчки сердечек и сложенных в молитве о прощении ладошек. А я ещё больше злюсь, вспоминая про фото.
Отвечаю ему коротко, что буду занята долго, и пусть сам ест свой ужин и делает свою ночь незабываемой.
Но меня снова так разгоняет, что и поработать в тишине аудитории не получается. Не могу сконцентрироваться на текстах лекций, мысли ведёт. Голова будто горит. Я злюсь на Пашу, и решаю отложить подготовку на утро. Занятия с третьей пары, приеду к восьми и подготовлюсь спокойно.
Собираюсь, заглядываю к Лике попрощаться и вызываю такси.
По подъезду поднимаюсь с ощущением, что ломается нечто очень важное для меня. То, что было основой. Я даже замедляюсь перед квартирой. Глубоко вздыхаю, умышленно вызывая в голове воспоминания, как нам с Пашей было хорошо.
Как ухаживал. Улыбку его, поцелуи нежные. Как умолял с ним уехать, а когда я сомневаться начала, что не вывезу жизнь в Москве, то именно он убедил меня, что я смогу, что справлюсь, что я талантливая и упорная. Заставил поверить в себя.
Почему же всё стало рушиться?
Я открываю дверь ключом и вхожу. И застываю у порога, когда слышу доносящиеся из спальни тихую музыку и приглушённые смешки.
Сердце в груди замирает, а потом срывается вскачь. К щекам приливает жар.
Не может быть…
На деревянных ногах я иду в спальню. Сжимаю кулаки перед дверью, вдавливая ногти в ладони на секунду, а потом открываю.
В комнате стоят ярко включённые кольцевые лампы, светоотражающие зонты. А на кровати, на той самой кровати, на которой я сплю, среди разбросанных лепестков роз, позирует обнажённая девушка.
Та самая Ксюша, которая так восторгалась тем, насколько с Пашей легко работать.
Она как раз прогибается в спине, отставляя голую задницу, и прикрывает глаза, прикусив нижнюю губу, а Паша приседает и щёлкает затвором несколько раз.
— Отлично, детка, — хвалит её. — Давай теперь ножки в стороны. И взгляд! Больше порочности во взгляде!
Они меня даже не замечают сначала. А потом девушка меняет позицию и вдруг обращает внимание, что в комнате, кроме них двоих, есть ещё и я.
— Ой, — вскрикивает она и хватает моё покрывало, пытаясь прикрыться.
Паша тоже оборачивается и опускает фотокамеру.
— Малыш? — округляет глаза. — Я думал, ты задержишься. Решили немного поработать пока. Хоум съёмка.
Боже, он сейчас серьёзно? Поработать решили?
Эта голая девка трётся по моей постели и типа всё норм?
Не знаю, как мне удаётся удержать себя в руках. Внутри всё просто каменеет, и появляется ощущение, что я наблюдаю за ситуацией будто со стороны. Будто моё сознание возводит прозрачный, но плотный барьер между мною и происходящим.
Я ничего не говорю больше. Просто открываю шкаф, достаю чемодан и начинаю сгребать в него свои вещи. Без разбора, не складывая, а забрасывая как попало.
Паша что-то вопит на фоне про то, что он ничего такого не делал, и это просто работа. И что домашние съёмки — это просто такой жанр. И нет разницы, в студии ли он работал бы или дома.
— Есть разница, Паша. Для меня есть, — отвечаю на удивление спокойно. Будто эмоции в секунду вырубились.
— Куда ты пойдёшь? Куда, Вася? — он нависает рядом, пока я застёгиваю чемодан. — Ночью! Одна! В Москве! Под мостом ночевать будешь?
— Главное, чтобы подальше от тебя, — отрезаю и выхожу, захлопывая дверь.
И только в лифте по щекам начинают катиться слёзы. Горько, обидно, неприятно. Но вдруг я с удивлением замечаю, что не больно. В груди не печёт, не саднит, сердце рассерженно и гулко бьётся, но кровью не истекает. Будто выгорели чувства не сейчас, а раньше.
Только когда?
Не вспыхнуло и сгорело сейчас, а будто оказалось, что потухло раньше.
