Они наконец разорвали объятья и смотрели на него. Зеленые глаза поблескивали, на лице лихая улыбочка, и рваные куски тумана сползают с его одежды, как ветхое тряпье, разваливается по кускам, сползая вниз, сливаясь с общей массой завесы.
– Забыл представиться, меня зовут…
– Да я знаю, как тебя зовут. Ты ведь ролики про всякие махинации снимаешь?
– Вот и пришла ко мне популярность, – улыбнулся Джек. – Рита, ты едешь с нами?
Этот вопрос поставил в тупик и ее, и Андрея, вызвав в сердце девушки тонну страхов и предположений напополам с любопытством. Андрей недоумевал.
– А так разве можно?
– Конечно, не только тебе ведь хочется узнать, кто за вами так яростно охотился. Да и про квадру она теперь знает, хоть в общих чертах. А первое впечатление весьма обманчиво.
Андрей собирался спросить: а как же конспирация? Но знакомый голос его одернул.
«Не лезь, пока не просят».
Тогда он робко повернулся к Рите.
– Ты поедешь?
Ему казалось, что он видит все бесконечные шестеренки, вращающееся с огромной скоростью под этой коротко стриженной головой. Ему даже послышался характерный звук, окончивший этот процесс.
– Да, я поеду.
– Ну тогда прыгайте в машину, кофе допьем по пути.
Туман все сгущался. Лишь свет фар и уличных фонарей вырезали из него небольшие лоскуты реальности. Доехав до Свободы, 17, Андрей с удивлением обнаружил, что все вокруг покрыто практически непроницаемой холодной и влажной завесой. Он не увидел бы даже здания клуба, скрытого туманным войлоком, если бы не висящие над головой огненные буквы «Грех».
– Мощно ты развернулся,– уважительно кивнул Андрей
– Это еще что! Видел бы ты меня в одну из особых ночей…
Они вошли через тяжелые стеклянные двери и попали в тревожную пустую тишину здания, привыкшего к музыке, шуму, спорам на повышенных тонах, алкогольным влюбленностям и прочим веселым вещам. Но сейчас это помещение не издавало ни единого звука. При этом оно явно не спало: в его недрах творилось то, что не терпит лишней суеты. Эта благоговейная тишина сопровождала их всю дорогу до VIP-комнаты, где, казалось, не меняя позы с их последнего визита, сидел Химик. Все в тех же очках и все с тем же ноутбуком.
– О, новые лица, – обернувшись к Джеку, – ты же знаешь, как я это не люблю. Стоит ли создавать чертову тайную организацию, если раз в месяц ты таскаешь сюда людей с улицы?
– Положение обязывает, а ты мог бы быть и приветливее, – тот улыбнулся в ответ. – Как сказал бы один наш общий приятель: на все воля Божья. Как там у него дела кстати?
– Уже читает, это на полчаса примерно.
– Этот ворчун за столом – мозги нашей организации, Химик, – с веселой улыбкой проговорил Джек, обращаясь к Рите. Затем добавил, повернувшись к Химику.
– А это девушка Андрея – та самая Рита.
Химик кивнул в сторону девушки и наконец оторвал взгляд от монитора.
– Без тебя я бы не догадался. Раз уж мы собрались, могу показать наиболее интересные отрывки из записи. Рассаживайтесь поудобнее, и приступим.
В дверь снова вошла блондинка, на этот раз с проектором в руках. Подключив необходимую аппаратуру и выключив багровую подсветку, также молча исчезла. На черной стене напротив диванчика с тремя зрителями загорелся белый экран.
– Сперва немного о том, кто он и откуда взялся.
На экране появилась картинка: практически пустая бетонная комната, маленький стол, по центру стола горит толстая восковая свеча. По обе стороны два стула, на которых сидят собеседники. Впрочем, лица обоих Андрею не сразу удалось распознать. Ярослав был другим, это читалось в движениях, мимике, голосе, а главное – во взгляде. Несмотря на темную картинку, его лицо было легко разглядеть, правда, теперь оно не казалось сочувственным лицом полноватого мужчины, только недавно перешагнувшего рубеж тридцати. Сейчас его лицо было будто вылито из воска, короткая седина отдавала подернутым патиной серебром, проступившая на лице щетина казалась нарисованной. Но главная перемена произошла с глазами. Их суровый всепроникающий луч внимания он ни за что не хотел бы ощутить на себе. Лицо же второго собеседника изменилось до неузнаваемости: это был не Филин и не Хромой, это был совершенно другой незнакомый прежде человек. Давно не мытые жидкие черные волосы, худоба, граничащая с истощением, бледная кожа, нервные движения темных глаз. Нервозность и зачатки истеричного надрыва читались в каждом его движении: почесывании тонких рук, передергивании плечами, резких поворотах головы в попытке увести взгляд. Но взор Ярослава был настолько непреодолим, что казалось, будто он смотрит в самую суть собеседника, пропуская мимо его нехитрые ужимки.
– Когда ты убил впервые? – его голос звучал тихо и отчетливо, за ним будто скрывалась огромная сила, способная размозжить собеседника.
– Я никого не убивал, – надтреснутый голос менялся от слова к слову. – Своими руками на этой стороне я попытался убить лишь двух человек: Олега и Андрея.
– Я не спросил, своими ли руками.
Темноволосый вздрогнул, словно от спазма в груди, и заговорил.
– Я учился в седьмом классе. Со мной учился мальчик по имени Ваня – редкостный засранец и хулиган. Мне доставалось от него чуть ли не каждый день. Однажды я решил это прекратить. На два класса старше учились братья одной моей одноклассницы, эдакие выходцы с гор: горячие парни, греко-римская борьба, фундаментализм, жесткая семья. В общем, полный набор. А девчонка всегда была оторвой, хоть и умела это скрывать от своих суровых родственничков. Но у меня на нее было столько компромата, просто загляденье: целый пак фоточек от ее любовников. Шантажом мне удалось убедить ее рассказать братьям, что Ванька периодически насилует ее, угрожая рассказать семье. Ух, что тут завертелось, Шекспир отдыхает. Ванька попал в реанимацию, там и скопытился. Брательников в колонию, а девочка себе вены порезала и в дурку попала. А школе-то моей любимой как прилетело, закачаешься. Тогда я и понял, что жизнь человека хрупка и непостоянна, и только мне решать, как и когда она поменяется.
Запись включилась на перемотку.
– Тут он много еще всякой детской мерзости о себе рассказывает, все слушать необязательно, хотя в крайней мере поучительно. Но времени у нас маловато, так что смотрим это.
Та же комната, те же лица. Свеча сгорела меньше чем наполовину.
– Как и когда ты встретил фуражира?
– Это было весной прошлого года. В одном из столичных кафе мы договорились о встрече. Я уже рассказывал, что попасть на Ту Сторону означало для меня приобретение скрытых возможностей, о которых я даже мечтать побаивался. Я сам его нашел, там мы договорились о встрече для совершения ритуала. У него на квартире мы выпили два вина, и я почувствовал пробуждающуюся во мне силу. Он придвинулся ко мне, чтобы забрать ее, но я оттолкнул его и, воспользовавшись заминкой, использовал свой новый дар. Пробравшись в его голову, я кое-что успел узнать о ритуале, об улье, о нем самом. Он оказался беззащитен передо мной. Я убедил его в том, что вся его потусторонняя жизнь – иллюзия, что он в корень поехавший мерзавец, не способный справиться даже с самим собой. Связь с ульем – шизофрения, которой он втайне боялся, а я – итог, последний проблеск воспаленного разума. Достаточно было просто выложить пистолет из ящика письменного стола, дальше он сделал все сам. Мне оставалось лишь подобрать россыпи серебряных нитей, которые он еще не успел передать улью. Благодаря этому я обрел несколько потенциальных талантов и возможность скрываться от взора Хозяина, притом зная наперед каждый его шаг. Я знал, что в столицу нагрянет группа зачистки, а затем и новый фуражир, поэтому я решил ехать сюда. Здесь я мог развернуться, как мне хотелось. Новые дары открывали новые двери и делали меня практически недосягаемым для кого бы то ни было. Я мог стать любым чужим ожившим воспоминанием, забытым приятелем, старым знакомым, кем угодно. Весь мир был у моих ног. Захватив в квартире кинжал, пару рецептов, две бутылки вина и немного деньжат, я отправился на вокзал.
