Бамммм! Контейнер загудел от пинка, выводя Ямакаву из оцепенения. Приглашение на завтрак. Вернон сдвинулся к краю и посмотрел вниз. Джамиль. “Живое опровержение твоей теории о выведенных и добровольцах, Нарроу”.
Джамиль Ал-Каласади был вторым сыном главы многочисленного и влиятельного клана. Благополучный, талантливый, образованный, обаятельный, невероятно красивый. Высокий, хорошо сложенный, но не мощный, с правильными чертами и благородным профилем, с копной черных кудрей, хищным разлетом бровей, и живыми яркими глазами в тени длинных ресниц. Даже сейчас, с черной щетиной и безобразным шрамом поперек лица, превращающим белозубую улыбку в кривую усмешку, он был невероятно привлекателен. Девять лет назад он был совершенством.
Тогда аделаировцы активно работали над изменением ЭПВ, и Ямакава не помнил, зачем конкретно он в тот день пошел в пункт приема добровольцев, зато в его голове четко отпечаталось, как автоматическая дверь открылась, и на его еще не отвыкшие от гнетущей тишины экспедиции слуховые рецепторы обрушился грохот горячего спора. “Последний раз. Я требую, чтобы меня допустили к тестированию или предоставили обоснованный отказ.” ― “Доктор Ал-Каласади, в вашем возрасте…” ― Джамиль больше не слушал, он развернулся и направился к выходу. Челюсти плотно сжаты, черные глаза пылают гневом. Да, он ровестник Ямакавы, и в двадцать четыре года большинство уже летит в свою первую и, скорее всего, единственную экспедицию, а не подает документы на предварительное тестирование. Да, все вокруг: семья, друзья, даже клерки в приемном пункте, ― считают, что желание быть вейвером для Джамиля ― всего лишь блажь…
В тот день Ямакава первый и единственный раз спас ему жизнь. Схватил за локоть, развернул и потянул назад в холл. Несколько секунд они стояли перед ресепшн, ошалело глядя друг на друга. Вернон даже себе не смог бы объяснить, что такое он заметил тогда в поведении Ал-Каласади: характерный блеск в глазах, интонацию, с которой тот произнес слово “последний”… “Давайте он умрет с пользой, а не просто так?” ― с этими словами Ямакава вынул из кармана Джамиля пачку блистеров каких-то таблеток. Как потом выяснилось, набор седативных средств и стимуляторов, в тандеме с гарантией разносящих выделительную систему и сердце. Того количества, что принес с собой доктор геофизики Ал-Каласади хватило бы на целых пять самоубийств.
Это подействовало. На Нью-Цереру Джамиль летел под номером один. Вернон прекрасно знал, каково это: быть первым в очереди. Те трое, кто были перед ним на Аделаире, погибли в течение нескольких часов после выхода из варпа. Физически более крепкий и выносливый, чем большинство других вейверов, он привык, что между ним и смертью никого больше нет, и, пожалуй, он и сейчас не позволит никому из них рисковать собой, защищая его. Кроме Джамиля. В короткой очереди Вудвейла тот тоже был первым.
Вейверы кивнули друг другу, Вернон спрыгнул с контейнера и они направились к жилым модулям. Когда эти двое впервые встретились, Ал-Каласади можно было принять за сына Ямакавы, теперь же он, пожалуй, выглядел лет на десять старше своего командира. “Глядя на тебя, не то что Нарроу, никто не заподозрит, что ты доброволец”.
Джамиль был социопатом. Он не понимал, зачем вейверы стремятся всё время прикасаться друг к другу, хотя и не сопротивлялся объятиям. Он никогда не переживал, кто и как к нему относится. Он просто занимался делом, о котором всегда мечтал, и, надо сказать, это прекрасно у него получалось. Если доктор Оливо был идеальным врачом для развед-экспедиций, доктор Ал-Каласади был идеальным спасателем. Джамиль не боялся смерти, и поэтому мог рисковать как никто другой. В его исполнении это было не бездумное следование приказам и не бессмысленная бравада, а холодный расчет. Спокойный, уверенный, ни в чем не сомневающийся, он просто вставал стеной между смертью и всеми остальными. Оценивал риски, и с ювелирной точностью их минимизировал, выбирая меньшее зло. “В развед-экспедициях гибнут по многим причинам, но самая распространенная из них ― случайность. Чтобы противостоять этому, самые первые номера должны доставаться не глуповатым исполнительным юнцам, а таким вот великолепно подготовленным маньякам-экстремалам, способным не терять самообладания в любой ситуации и успевать предусматривать эти смертоносные выверты фортуны и для себя, и для других. Хах, видимо тот, кто встроил в алгоритм построения очереди эвристику занижения номеров для Bear, рассуждал так же.”
Ямакава доверял Ал-Каласади как себе. Только существование Джамиля позволяло Вернону не быть им: не решать одну за другой в режиме нон-стоп проблемы минимальной безопасности экспедиции, как это было на Аделаире, а строить планы, заботиться о психологическом состоянии людей, и даже позволять себе скорбеть о погибших.
Каждый в команде был обязан Ал-Каласади жизнью. “Может, ты бы и Синь Ю спас, если бы был тогда с нами…”
– Ммм? ― Джамиль обернулся на пристальный взгляд товарища, но, не услышав ничего в ответ, просто продолжил движение. Он знал, что с Верноном ему можно не притворяться, что творящееся в чужих головах как-то его беспокоит.
Ковчег на Нью-Церере обезвреживали без Ал-Каласади, потому что за три дня до этого он потерял глаз. Нью-Церера ― фактически, двойная планета, одна из составляющих которой ― супер-земля, по массе примерно в пять раз больше колыбели человечества, а вторая ― массивный спутник, близкий по своим габаритам к Марсу. Слишком тесная система, слишком активная геология. Возможно, когда-нибудь человечество научится разводить такие пары, и тогда появится шанс на их колонизацию, но пока что такой технологии нет.
Не было ее и у Ковчега. Ресурсы древнего звездолета огромны, но всё-таки недостаточны для полноценного автономного космического города и бесконечно долгого поддержания замкнутой экосистемы. Корабль вымер, и уже много позже разбился о спутник. Крушение создало вокруг младшей сестры Нью-Цереры замысловатый набор колец из пыли и камней, и повредило движок, превратив его в аномалию.
Супер-земля добавила хаоса в траектории астероидов, так что звездолет развед-вейдва получил некоторые повреждения, когда они пытались подойти ближе к планете. Во время ремонтных работ у Алии оборвалась страховка, и ее стало относить в пылевое облако. Трос хлестнул по обшивке, все шарахнулись, но не Джамиль. Он каким-то чудом смог поймать конец, получив им, правда, по забралу шлема. Современные скафандры достаточно надежны, чтобы выдержать такой удар и не разгерметизироваться, так что сверхпрочное композитное стекло только вмялось. Однако, этого хватило, чтобы раскроить вейверу лицо, и правый глаз полностью вытек.
Это не самое страшное увечье, даже на развед-корабле в течение недели можно вырастить новый. Джамиль, не желая ждать, попытался послать Роба к чертям и продолжить работу без глаза. Долго находиться на замусоренной орбите корабль не мог, нужно было заканчивать с Ковчегом и выбираться из опасной зоны. Оливо не послался и сказал, что никого без бинокулярного зрения из корабля не выпустит. Ал-Каласади спросил, нет ли у врача запасных глаз, или, может, кто хочет поделиться. Роб оказался запасливым, и складывал наиболее целые трупы в криокамеры как раз для таких случаев. Правда, совместимый донор оказался голубоглазым, так что приобретенная гетерохромия сделала бывшего доктора геофизики похожим на Воланда. Срочная операция сократила больничный Джамиля с четырнадцати до пяти дней, но деактивацию движка производили без него.
