Бам-бам-бам. Шаги Джамиля по обшивке катера. В банку с жижей шлепнулись шесть редисок. Седьмую Ал-Каласади закинул себе в рот и вкусно захрустел. Сел рядом, вытянул ноги. Оперся руками о теплый гладкий капот. Уставился куда-то в небо. На северо-северо-восток. “База”. Восемнадцатый проследил за взглядом первого и увидел вереницу из трех искорок, едва заметных на светлом небе. Команда Гейла покидала планету. “Завтра день полной эвакуации”. Завтра они снова станут просто вейверами.
* * *
Вудвейл, 2550-06-33 24:10
Ночь была словно нарисована белым и синим. Малиника сидела, прислонившись затылком к холодному стеклопластику окна. Последняя ночь перед отлетом. “Перед эвакуацией”. До темноты ее команда паковала контейнеры. Им придется перестроить почти две трети помещений корабля под теплицы, если они собираются добраться до Хилмида живыми. “Хотя бы живыми”. Они делали всё, что могли, но даже самые совершенные генетически модифицированные растения требуют времени и инфраструктуры, чтобы продуцировать еду, а у колонистов не хватало ни того, ни другого…
Сегодня Вязиницына вымоталась просто в ноль, надеясь, что усталость победит тревогу и поможет уснуть, но план не сработал. “Всё ещё может сложится хорошо. Развед-экспедиции практически всегда справляются с деактивацией Ковчегов, а наши ребята как минимум в два, а то и в три раза опытнее обычных вейверов. Они конечно же справятся!..” Только их восемнадцать, а не пятьдесят, оборудование собрано кустарным способом, и обычно при работе с древним межзвездным двигателем на планете не требуется сохранить биосферу. Если Семенов не мог убедить себя в опасности аномалии, то Вязиницына не находила в себе смелости поверить в успех. От нарастающего беспокойства стало душно. Малиника медленно встала, натянула кофту и вышла в холодную светлую ночь.
Со вчерашнего вечера база заметно изменилась: исчезла большая часть техники и три четверти контейнеров. Уступ, на котором располагался временный лагерь, теперь выглядел неуютным и почти таким же диким, как в день первой высадки.
Заметив высокую фигуру на краю обрыва, Вязиницына не удивилась. “Опять. Я уже ощущаю себя шпионкой или папарацци, хотя честное слово, я не специально!” Воздух был свеж и настолько прозрачен, что казалось, будто его и нет вовсе, а три полумесяца над головой вырисовывались так же четко, как в вакууме. Ямакава смотрел не на небо, а на расстилающийся внизу лес. От реки медленно поднимался туман, густой и снежно-белый в свете маленьких лун.
Малиника плотно прикрыла дверь в жилой корпус. Тихий, но отчетливый щелчок в безмолвии летней ночи. Лина не собиралась появляться внезапно, и стоящий на площадке человек не мог ее не услышать. Подошла ближе. Остановилась метрах в пяти.
Ямакава, как обычно, выглядел очень спокойным. “Я не верю тебе. Твоя холодность, самоуверенность и язвительность… Ты пытаешься строить вокруг себя стену отчуждения, но уже поздно. Ты, наверное, не знаешь, что индикатор твоего состояния был закреплен у Мира на экране планшета с момента вашего возвращения с Нью-Цереры, и он готов был в любой момент бросить всё на свете и мчаться на помощь, если что-то случится. Ты не в курсе, сколько разговоро-часов потратил Этьен, чтобы уговорить Малебу стать капитаном нашего корабля. И знаешь, что его убедило? Я была там с Семеновым во время очередного раунда. Мы сидели вчетвером на веранде в лагере подготовки. Арбогаст рассказывал про особенности звездной системы с двойным светилом, и про новые машины, которыми будет укомплектована экспедиция, и про команду… Когда Этьен увлекается, он великолепный оратор, и может убедить кого угодно. Но только не Айдына!” ― Малиника улыбнулась про себя приятным воспоминаниям. “В тот вечер Миру пришло какое-то сообщение. Он в лице переменился, как увидел тему: это было оповещение, что корабль Р-241 Нью-Церера прибыл в систему Хилмид. Это был день, когда вы вернулись и вышли на связь. Мир начал с самой страшной новости: что Альберт погиб… Но мы всё равно были рады, что вы снова дома, хоть и не все. Айдын задал тогда только два вопроса: сколько человек вернулось, и кто возглавляет экспедицию. Именно этого ему не хватало, чтобы согласиться. А Арчи и Расти вообще твои фанаты!” ― Малиника внезапно оборвала свой внутренний монолог, вспомнив, что произошло вчера. Но через секунду продолжила: “Записи твоих пилотажных чудес и других подвигов на Аделаире, а потом и на Нью-Церере стали для этих парней не священной книгой, но целью и руководством к действию. Наверное, у нас лучшая команда спасателей за всю историю колонизации! Хотя некоторые ее члены, скорее всего не в курсе, что их лидеры черпают вдохновение в достижениях их главного соперника.”
За этими мыслями Малиника не заметила, как подошла совсем близко. До командира вейверов ― не более полутора метров. Он всё так же спокоен и неподвижен. Плечи расслаблены, правая рука свободно висит вдоль тела, левая ― на локте правой. Лина уверена, что он слышал, как она подошла. Просто не обращает внимания. Так было всегда, сколько она его знает.
“Наверное, надо сказать…”
Протянуть руку, коснуться его пальцев.
– Вернон, я…
Того, что произошло в следующий миг, не ожидал никто: не Вязиницына, ни, похоже, сам Ямакава.
– Не трогай меня. ― Голос резкий, как удар хлыстом. Гигант не просто отдернул руку, а шарахнулся от нее как от очевидной опасности.
Малиника сделала шаг назад, непонимающе посмотрела на Вернона… И словно провалилась сквозь казавшийся незыблемым лед его защиты.
* * *
Вудвейл, 2550-06-33 24:17
Вернон знал, что такое боль. Переломы, ожоги и обморожения, не предусмотренные природой отверстия ― далеко не полный перечень того, что с ним случалось. Говорят, одна из самых страшных болей ― это почечная колика. Почки ему пересаживали дважды…
Когда он услышал шаги Малиники, он собирался уйти. Вот сейчас, ещё один удар сердца. Ещё пару секунд, чтобы дать уставшей голове запечатлеть этот миг.
О да, он запомнит. Ничего кошмарнее с ним не случалось за обе развед-экспедиции в Ад! Руку словно сунули в жижу расплавленного металла под напряжением. Это даже болью назвать нельзя, слишком обыденное слово для такой пытки. Брызнули слезы, сердце трепыхнулось в груди, ударившись о ребра. Спазм не позволил ему заорать, но как он не потерял сознание, Вернон не понимал до сих пор.
Хорошо, что до обрыва добрых три метра, и, отшатнувшись от Малиники, он не сорвался. Плохо, что даже когда он разорвал дистанцию и прижал правую кисть к груди, боль не спешила утихать. Ровазин превратил ее в маятник, в раскаленные шарики ртути, волнами прокатывающиеся по всему телу. “Вот на чем я зациклен. Радует, что это не операция, и меня не переклинит в самый ответственный момент”. Глубокий вдох, насильно заставляющий легкие расправиться. Отчаянная попытка вынырнуть из мучительной серой пустоты назад в реальный мир.
Первое, что он увидел, когда в голове прояснилось, были глаза Малиники. Всё такие же непрозрачные для него. И зрячие. “Игру в гляделки я проиграл…”
