– Что вы меня наряжаете! Чувствую себя капустой! Шея потеет! Вот простужусь, будете знать!
– Какой вы, Олег Петрович, оказывается, костеря! Вот уж не думала!
– Что за костеря? – тут же спросил профессор.
– Ну значит ворчливый!
– Это ваша Мотя так говорит? Сколько еще она ругательств знает?
– Не счесть! Мне за всю жизнь не упомнить!
– Матрена Евсеевна – просто кладезь народной мудрости! Ведь надо же так обзываться уметь! Очень обидно, но совсем не оскорбительно! Не то, что матом! Мат стремится унизить человека, а ее ругательства – как бы получше сказать – точно указывают на недостатки, но не оскорбляют его!
– Вы не обиделись за костерю?
– Что вы! Нет! Подозреваю, это одно из самых мягких словечек, которые вы обе знаете! Так мы едем? Погода разгулялась вроде.
Они выехали за калитку и покатили к парку. Ветер немного притих, под колесами приятно поскрипывал гравий, и все вокруг повеселело: птицы, люди и даже деревья. Они только начали покрываться трогательной салатовой зеленью и были счастливы, ведь для них все только начиналось.
Профессор размышлял о чем-то своем, и Глафира была ему благодарна. Ей тоже хотелось помолчать и подумать под ровный шорох колес.
О бросивших ее родителях Глафира не вспоминала никогда, ну, или почти никогда. Изредка, разглядывая в зеркале свое лицо, она гадала, в кого оно такое. Вот нос, например, достался ей от отца или от матери? А цвет глаз? Это была словно игра. Она представляла, как выглядят ее родители, но болезненной потребности когда-нибудь разыскать их не возникало, так же как и желания растравливать в себе мысль о том, что она – нежеланный ребенок. Она никогда не ощущала себя недолюбленной, несмотря на то что росла в строгих условиях монастыря. Что бы ни случалось в ее жизни, рядом всегда была Мотя с ее огромным сердцем и любовью, которой хватило бы на весь мир, но вся она досталась Глафире.
Наблюдая глупые выходки Стасика, она спрашивала себя, чего не хватает этому невыросшему ребенку. У него были мама и папа, бабушки и дедушки всех мастей. Даже Олег Петрович, сразу видно, относился к нему со скрытой приязнью, потому и прощал даже явные безумства. Почему Стасик ведет себя так, словно всеми силами хочет обратить на себя внимание и любыми способами возместить недоданное? Вот и Веру Аполлоновну вытурил из жизни Бартенева, словно делиться не хотел. Чем? Чего ему недодали?
Мотя бы ответила на этот вопрос однозначно:
– Ума ему Господь недодал! Поди, наказать решил!
Глафира улыбнулась, представив, как та сердито нахмурит коротенькие бровки. Мотя моя, Мотя! Как я по тебе скучаю! Даже если расстаемся всего на несколько часов!
Задумавшись, Глафира молча катила кресло по дорожке.
– Вы, наверное, устали толкать этот сизифов камень. Дайте-ка я сам. Мне полезно мышцы поднапрячь.
Бартенев стал крутить колеса, и кресло в самом деле покатилось веселей.
– Не устала, Олег Петрович, просто задумалась.
– О чем, позвольте полюбопытствовать?
– О любви и о том, почему некоторым ее не хватает.
– О! Это философский вопрос. Можно сказать, краеугольная проблема. Ответить на него никто не может, хотя стараются многие, но в вашем нежном возрасте думать об этом полезно. Я тоже об этом размышлял и не раз. Когда от сердечной недостаточности умерла моя жена, я не раз спрашивал себя, может быть, ей недоставало именно моей сердечности. Для меня на первом месте всегда была наука. Получается, мои интересы, моя жизнь всегда были важнее ее. Она оставалась на заднем плане. Ни о чем я так сильно не жалею, как об этом. Если хотите услышать совет одинокого вдовца, запомните: никогда не выходите замуж за человека, для которого вы будете на втором или третьем месте. Нет ничего хуже, чем быть на заднем плане чьей-то судьбы, пусть даже ваш избранник – обладатель «Оскара» или Нобелевской премии мира. Любимая женщина всегда должна быть на первом месте, а все остальное – по рейтингу.
Сзади послышалось треньканье звонка. Их обогнал счастливый обладатель трехколесного велосипеда, он оглянулся, с выражением невообразимого превосходства крикнул «ха-ха-ха!» и покатил вперед, мелькая мосластыми коленками.
– Я легко не сдамся! – поднажав, воскликнул Бартенев.
Мальчонка наклонился к самому рулю и закрутил педали вовсю. Глафира еле поспевала за ними. Наконец Олег Петрович замедлил ход и крикнул вдогонку победителю:
– Потренируюсь еще! Встретимся завтра!
Глафира достала бутылочку воды.
– Вам надо восстановить силы.
– И не говорите!
Большими глотками профессор выпил половину и признался:
– Люблю пошалить.
– Я заметила, – усмехнулась Глафира.
– Вам кажется, это перебор в мои годы?
– Ни в коем случае!
– И все же вы надо мной смеетесь!
– Люблю посмеяться.
– Тогда посмешу вас еще немного. Александр Сергеевич Пушкин, как вы уже поняли, был необыкновенным шалуном. Про детство я даже не говорю. Да и в зрелые годы…
– Я уже поняла, что взрослеть он не собирался.
– Скорей всего, так оно и было. Однажды он познакомил своего друга Кюхельбекера, которого, к слову, нежно любил, с Жуковским. Как оказалось, на свою голову. Кюхля зачастил к Василию Андреевичу, да так, что тому пришлось чуть ли не прятаться от назойливого гостя. Узнав об этом, Пушкин сочинил забавный стишок:
За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно —
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно.
Смеетесь? А Вильгельм страшно обиделся и вызвал шутника на дуэль. Секундантом у Кюхли был Дельвиг. И вот обиженный начинает целиться, и тут несносный Пушкин кричит:
– Дельвиг, иди сюда! Здесь безопаснее!
Дельвиг, стоявший рядом с Кюхельбекером, даже ответить не успел! Взбешенный Вильгельм повернулся вполоборота, взмахнул рукой и нечаянно выстрелил. Как вы думаете, куда угодила пуля?
– В Дельвига? – давясь смехом, предположила Глафира.
– Угадали! Она пробила ему фуражку!
– Так они помирились?
– А что им еще было делать после такого конфуза?
Продолжая смеяться, они докатили до конца аллеи и повернули обратно.
Еще на подходе к дому Глафира учуяла слабый, но очень вкусный запах. Никак мясо готово! Хорошая все-таки вещь – мультиварка! Особенно в ее случае. Иной раз хоть разорвись: профессору помогай, еду готовь, в квартире убирай. Привыкшая все делать на пять, Глафира переживала, если что-то не успевала, и злилась на себя. Когда в ящике обнаружилось ни разу не использованное хозяином чудо бытовой техники, она воспряла духом. Сколько там друзей было у Оушена? То ли одиннадцать, то ли двенадцать? Так и у нее не меньше! Стиралка, духовка, пылесос, микроволновка, а теперь и мультиварка! Пять! Золушка прослезилась бы от счастья!
