– Но некоторым они помогали.
– Помогали, но только тому, кто в них верил, – кивнул Кимыч. – Люди выздоравливали от уверенности в том, что могут поправиться.
– Предлагаете лечить гипнозом?
– Зачем гипнозом! Вот ваша Матрена великолепная, например, лечится молитвой. И ей отлично помогает. Почему? Потому что она истово верит в силу Господню.
– К сожалению, профессор атеист.
– Ну, не совсем. Скорее, агностик. То есть колеблющийся.
– В храм его все равно не затащишь.
– Я не об этом. Знаете, Авиценна описал способ вернуть человеку, как он говорил, «животную силу». Универсальный.
– Готова его применить.
– Он предлагал «лечебное общение».
Глафира взглянула на Кимыча с удивлением. Общением лечить предлагает? А еще слывет за циника. Может, шутит просто?
– Встреча с тем, кого больной любит, с человеком, который радует его или которого он стыдится. Ну, то есть не будет перед ним ныть, жаловаться и падать духом. Все это – лечебное общение, и оно действительно помогает. Сам видел. Даже не так давно.
Кимыч хитро взглянул на Глафиру и достал сигареты.
– То есть вы хотите сказать, что Бартенева может излечить…
Она замолчала и подняла на Кимыча заблестевшие глаза.
– Кажется, поняла. Конечно! Как я сама не догадалась!
Глафира рванула к выходу.
– Подождите! А Шведову я что скажу?
– Я сама ему скажу, как только смогу! – крикнула она, скрываясь за поворотом.
Дивная девушка! А хорошенькая какая, прямо прелесть! Повезло Шведову!
Кимыч затянулся, выпустил дым колечком и грустно подумал: к сожалению, так по-крупному везет не всем.
Глафира сначала шла, а потом почти бежала прочь от госпиталя.
Как же Господь ее сразу не надоумил? Ведь все просто! Больного лечит вера в исцеление, а ее может внушить только любящий, тот, ради кого сам исцелиться захочешь!
Вера Аполлоновна сможет! Недаром же ей такое имя дадено!
Глафира на бегу достала телефон и нашла нужный номер. Не зря пошла на преступление, потихоньку списав номер ее телефона из записной книжки профессора. Теперь бы суметь убедить Веру Аполлоновну!
– Ало, – услышала она приятный и совсем не старческий голос, – с кем я говорю?
Глафира сглотнула и торопливо сказала:
– Вера Аполлоновна, вы меня не знаете. Я си… помощница Олега Петровича Бартенева.
– Это он вас попросил позвонить? – быстро спросила собеседница.
– Нет, я сама. Он все равно не смог бы…
Что она несет, Господи!
– Понимаете, профессор сейчас в больнице.
– Что с ним? – вскрикнула Вера Аполлоновна.
– Он жив, не волнуйтесь. Только… в коме.
Она ожидала нового вскрика, но в трубке неожиданно стало тихо.
– Алло! Вера Аполлоновна, вы меня слышите? – испугалась Глафира.
Не хватало только, чтобы это сообщение довело женщину до сердечного приступа.
– Где он находится? – вдруг услышала она спокойный, твердый голос.
– В военном госпитале, – заторопилась Глафира. – Доктор говорит, что Олегу Петровичу необходимо лечебное общение. Понимаете? Чтобы рядом находился тот, кого он любит, и разговаривал с ним.
– Кого он любит? – переспросила Вера Аполлоновна.
– Да. Поэтому я позвонила вам. Я знаю, что Бартенев любит вас. Вы можете стать для него лекарством, стимулом к жизни.
– Уверены?
– Абсолютно. Вас могут к нему пустить как близкого человека. Согласны?
Глафира затаила дыхание.
– Господи, да конечно. Как мне его найти?
– Я буду ждать вас у входа.
Глафира выключила телефон и вдруг поняла, что продолжает удаляться от госпиталя. Куда это она так несется?
Она остановилась и огляделась. Оказалось, рядом стоит тележка с мороженым, и Глафира вдруг вспомнила, что с зимы его не ела.
Она купила хрустящий рожок с пломбиром и с наслаждением лизнула. Вкусно-то как! Кажется, жизнь налаживается! К профессору вернется его Вера, а вместе с ней – помоги, Господи – и жизнь!
Поедая мороженое, она повернулась и, не спеша, двинулась в обратный путь.
Гуляя у ворот госпиталя, Глафира всматривалась в проходящих женщин, пытаясь угадать в них Веру Аполлоновну.
– Вы Глафира? – неожиданно услышала она за спиной.
Вообще-то Глафира ждала кого-то, похожего на профессора: миниатюрное, худенькое и немного не от мира сего создание. Но на нее строго смотрела полная, статная дама с уверенным загорелым лицом.
Совсем не похожа на «божий одуванчик». Скорее, на классную даму Института благородных девиц.
Глафира заробела.
– Здравствуйте, Вера… Аполлоновна, – почему-то с запинкой произнесла она.
Та проницательно посмотрела и вдруг улыбнулась.
– Не бойтесь меня. Я только с виду такая грозная, чтобы пугать нерадивых студентов. А то, знаете ли, мигом на шею сядут, поросята.
Вера Аполлоновна снова улыбнулась, и Глафира ответила тем же. У нее сразу отлегло от души. Нет, не мог профессор ошибиться.
– Меня пустят к нему? – спросила Вера Аполлоновна, доставая из сумочки паспорт.
– Да, главврач разрешил. Пойдемте, – ответила Глафира, торопливо направляясь ко входу.
В палате Бартенева они застали Мотю, которая посмотрела на новую посетительницу с недоверчивым удивлением.
– Это откуда такая затетеха? – тихо спросила она Глафиру.
– Никакая не затетеха, а тайная любовь профессора, – прошептала та и посмотрела на ругательницу укоряюще.
– А… – протянула Мотя, помолчала и добавила: – А я как раз его вымыла и обиходила. Лежит во всем новом. Чистый ангел.
Она хлюпнула носом.
Глафира подхватила Мотю под локоток и вывела за дверь.
– А познакомиться? – спросила та, оглядываясь.
– После познакомишься. Случай будет.
Мотя все порывалась остаться и рассмотреть «тайную любовь» повнимательнее, но Глафира решительно поволокла ее к выходу.
– Иди отдохни.
– А ты что ж?
– Подожду немного.
– Надеешься, что мадам останется?
– Надеюсь.
Через час она осторожно заглянула в палату.
– А помнишь Судейкина? Он еще всех уверял, что потомок по прямой линии Ольги Судейкиной, подруги Ахматовой? Представь, защитился и теперь рассказывает эту историю юным студенткам. Каков ловкач? А впрочем, я его не виню. Надо же чем-то выделяться на фоне профессоров и академиков. А Варвару Алексеевну так и не уволили. Пожалели. Ну куда она пойдет в свои восемьдесят? У нее вся жизнь на кафедре. Она единственная, кто по-настоящему возится со студентами. Как Арина Родионовна, честное слово. Ты, Олежка, правильно тогда за нее вступился. Кстати, она все ждет обещанный подарок. Забыл? Новый мундштук для папирос. Их она все еще пахитосками называет. Смешно, правда?
