Глафира тихонько закрыла дверь.
Конечно, профессор не ошибся. Его Вера больше никуда от него не уйдет.
Шагая по тротуару вдоль забора к метро, Глафира вспоминала возлюбленную Бартенева и все пыталась примерить их друг к другу. Получалось плохо. Вера Аполлоновна, скорее, подходит в жены какому-нибудь крупному чиновнику или партийному функционеру на пенсии. Олег Петрович на ее фоне совсем теряется. Как же так получилось, что они полюбили друг друга? Что их, таких разных, объединило?
Глафира вдруг вспомнила мимолетный разговор с Бартеневым о том, что встретить своего человека невероятно сложно.
– С первого раза такое вообще редко кому удавалось. Последний раз, кажется, подобное случилось в четырнадцатом веке в Вероне. Молодых людей звали Ромео и Джульетта. Да и то Джульетта была второй! До нее существовала некая Розалина! Так что это – как пальцем в небо ткнуть и попасть!
Неужели она вторая в истории после Джульетты? У нее-то Ромео был первым. Единственным, словно для нее созданным. Как для нее Шведов.
У Олега Петровича с Верой Аполлоновной все сложилось иначе. Они встретились уже много пережившими людьми и не были друг для друга первыми. Но почему они не могут стать единственными? Главное, твой человек или нет. Профессор, кажется, все же нашел свою женщину.
Кстати, если верить Стасику, Вере Аполлоновне примерно пятьдесят пять, а выглядит она гораздо моложе, хоть и полная. Одета не по старушечьи. Плащик такой модненький. Брючки, светлая блузка.
Размахивая своей красной сумкой, Глафира шла как раз мимо витрины магазина. Она остановилась и посмотрела на свое отражение.
Да уж…
Воспитанная в монастыре, она никогда не нашивала брюк или, не дай Бог, дырявых джинсов. Когда работала в соцзащите, носила платья чуть ниже колена. Учреждение все же! А как нанялась в сиделки, перешла на привычное – длинные свободные юбки и кофточки с застежкой до горла. И удобно, и не стыдно.
Так в чем же дело? Удобно тебе? Так носи себе и не парься!
И вот, поди ж ты, вдруг до сердечной боли захотелось надеть что-нибудь другое: смелое, открытое, весеннее! Конечно, она сразу догадалась, откуда в ее голове подобные мысли. Хочет понравиться. Ему. Чтобы он увидел и ахнул. Ну, хотя бы залюбовался. Вот, мол, какая у меня женщина красивая!
Глафира три раза прочитала про себя «Отче наш», чтобы свербеж прошел. Не помогло. Охота, она, как известно, пуще неволи.
Глафира шла по светлой питерской улице и смотрела на витрины. Да, отстала она от жизни. Вот бы купить рваные джинсы, маечку с какой-нибудь надписью и такую мягкую удобную штуковину с капюшоном и карманом на животе, а потом во всем этом заявиться к Сергею. Оторопеет!
Глафира представила оторопевшего Шведова, и ей стало смешно. До чего же глупой бабе мало для счастья надо!
Она ускорила шаг. Сейчас нырнет в метро и думать забудет о всяких глупостях.
А кто-то вредный в ее голове мысленно пересчитывал деньги в кошельке. Хватит или нет?
Если бы на пути не попался магазин женской одежды, она все-таки удержалась бы от соблазна. Но он попался! И, как говорится, не объедешь, не обойдешь!
Сергей тоже спешил домой. Ему очень хотелось поделиться с Глафирой тем, что он сегодня узнал в Следственном комитете. У крыльца замешкался, дожидаясь, пока какая-то девушка достанет наконец из сумки ключи и войдет в подъезд. Она выудила ключи и обернулась.
– Здравствуй, – сказала девушка Глафириным голосом.
– Здравствуй… те, – ответил он, недоумевая, как такое может быть.
– Что-то случилось?
– Нет… вроде.
Это было довольно странное ощущение. Голос и лицо Глафирины, а все остальное – какой-то другой женщины, совершенно незнакомой.
И та глядела на него смеющимися глазами.
– Ух ты… – наконец выдавил Шведов, сразу поняв, что вышло глупо и пошло.
– Ты о чем?
– Да… не знаю… Обо всем… этом.
Глафира, наслаждаясь произведенным впечатлением, подняла брови.
– Не знаю, что ты имеешь в виду, но хорошо, что мы встретились. У меня для тебя сногсшибательная новость!
Как? Еще одна? Он и от этой уже на ногах не стоит!
– Нашлась Вера Аполлоновна! Она у Бартенева в палате!
Господи, помоги мне! Какая Аполлоновна? В какой палате?
На лице Шведова читалось такое искреннее недоумение, что Глафира поняла – надо приводить его в чувство.
Вот что с мужчинами делается при виде красиво одетой женщины! Наверное, это как раз животная сила просыпается!
Спасибо рваным джинсам!
От добра к худу
Шведов справился с собой довольно быстро, только целовал дольше обычного. Глафира начала было таять и млеть, но он вдруг остановился, немного отодвинулся и стал рассказывать про встречу в Следственном комитете. Оказалось, Беленький не такой уж бестолковый, как можно было подумать, и многое, что рассказал ему Сергей об их с Глафирой умозаключениях, уже знал наверняка. В том числе и то, что Мягги имеет ко всему этому прямое отношение.
– В окружении Мягги есть несколько человек, которые вполне могли провернуть это дело. Особенно один – Пустоглазый.
– Жуткая кличка.
– Это фамилия, но с такой и клички не надо. Тип бывалый. Дважды сидел. Второй раз за грабеж. В день убийства Стаса засветился на городских камерах недалеко от дома Бартенева.
– Это доказательство?
– Нет, но Беленький копает дальше.
– Ты предупредил, что Тобик собрался сбежать за границу?
– Это было новостью. В Следственном комитете считали, что сам лично Мягги не будет так явно светиться, а станет искать продавца и надежный канал переправки раритета через посредников. Значит, что-то заставило его все делать самому.
– Это странно?
– Для человека с таким возможностями – да. Он сразу привлечет внимание, а ему это ни к чему.
– Что же могло повлиять на его планы?
– Что-то или кто-то. Может, это условие покупателя: никаких посредников?
– Но ведь риск огромный! Неужели деньги дороже свободы?
– Смотря какие деньги. Если речь идет о миллионах евро, то Мягги может рискнуть. Ты не знаешь, Матрена Евсеевна сейчас дома?
– Должна уже вернуться из госпиталя. Вера Аполлоновна ее сменила, – удивившись столь резкой смене темы, ответила Глафира.
– Тогда иди домой и скажи, что через час я приду к вам по важному делу.
Как ни была Глафира готова к этому, все равно не справилась с собой: затрепетала и покраснела.
