Как только Глафира ушла, Сергей набрал номер следователя Беленького. Все равно больше просить о помощи некого.
Тот выслушал внимательно. После их беседы, когда выяснилось, что они с Глафирой вовсю сотрудничают со следствием и даже оказывают ему неоценимую помощь, Беленький немного сбавил гонор и стал разговаривать по-человечески. Понял, наверное, что в сотрудничестве с населением – залог успеха следствия.
– Вы можете что-нибудь узнать? – спросил Шведов, закончив рассказ.
– Возможно. Во всяком случае подключимся немедленно.
Сергей поблагодарил, но почему-то спокойнее ему не стало.
На войне случалось так, что по одному взгляду на раненого он мог сразу определить, выживет тот или нет. И не всегда это зависело от характера ранения. Иногда, посмотрев на битого-перебитого бойца, про которого коллеги думали, что он точно не жилец, Шведов совершенно точно знал: выкарабкается. Этот выкарабкается.
Сейчас была другая ситуация, но он почему-то совершенно отчетливо понял: Ирка не выкарабкалась.
В три ночи позвонил Беленький и сообщил, что машина Ирины Петряковой слетела с дороги и врезалась в столб. Девушка погибла на месте.
Шведов не стал звонить и писать Глафире. Понимал, что она сходит с ума, но все равно не стал.
Пусть узнает обо всем завтра.
Ход дела
До утра Шведов думал о том, что случилось с подругой Глафиры. Что такого она могла узнать или увидеть? В том, что авария – не случайность, он почти не сомневался. Не может быть совпадением ее желание приехать к Глафире и гибель. Нет, Ирка стала опасна для Мягги, и он ее убрал. Для его подручных подстроить аварию ничего не стоит. Может ли Беленький нарыть доказательства вины Тобика? Капитан сказал, что тот еще в городе. Значит, и письмо с сережкой пока не уехали. А если нет и ценности давно за границей? Тогда зачем так жестоко и стремительно избавляться от девушки? Нет, письмо и «Слеза Евы» еще здесь. Может быть, даже в доме Тобика. Ирка стала невольным свидетелем какого-то разговора или сама увидела сокровища у любовника. Она не глупа и, связав концы с концами, догадалась, что все случившееся с Бартеневым – дело рук ее дружка. Тобик понял, что она в курсе, а значит, может его выдать, и легко избавился от надоевшей подружки и опасного свидетеля.
Совершенно измученный Шведов поднялся в шесть утра и пошел пить кофе. Может, в мозгу просветлеет. Чуть полегчало после третьей чашки. Он принял до невозможности холодный душ, сделал упражнения для многострадальной спины и только-только успел запить горсть таблеток, как в дверь тихонько поскреблись. Шарик, который поплелся за ним в кухню и устроился валяться в ногах, поднял кудлатую голову и посмотрел вопросительно.
– Это Глафира, – сообщил ему Сергей и пошел открывать.
Глафира только взглянула на него и тут же все поняла. Зажав ладонью рот, она шагнула за порог и закрыла за собой дверь. Сергей обнял ее. Пусть поплачет. Ничего другого все равно не остается.
В восемь, заставив Глафиру выпить успокоительного и уложив ее в комнате Ярика, убежавшего в школу, Сергей вышел на лестничную площадку, плотно закрыл за собой дверь, спустился на один пролет и позвонил Беленькому.
Капитан находился на месте аварии. Разумеется, он не был расположен вести разговоры, но, видимо, почувствовав состояние Шведова, все же сказал, что эксперты, осмотревшие машину Петряковой, не нашли в автомобиле никаких искусственных дефектов: ни перерезанных проводов, ни других повреждений. Зато уже известно, что в крови у трупа обнаружено приличное количество алкоголя. И никаких следов на теле, кроме полученных во время аварии.
– То есть, если я правильно понимаю, она села за руль пьяной и просто не справилась с управлением? – спросил Сергей, подозревая, что эта версия вполне устроит Следственный комитет.
– Так-то оно так, но…
– Что?
Беленький помялся, решая, говорить или нет, а потом неохотно произнес:
– Если честно, меня напрягает такое совпадение. Петрякова узнала что-то важное, касающееся ее подруги, направилась к ней на ночь глядя, чтобы об этом рассказать, и неожиданно погибла. Мгновенная карма настигла?
Он замолчал. Сергей ждал, чувствуя, что капитан знает что-то еще.
– И еще, – услышал он, – Мягги за час перед этим уехал в аэропорт. У него ночной вылет.
– В Эстонию?
– Нет, в Париж.
Сергей чуть воздухом не подавился.
– Как вы его отпустили? Он же повез…
– А что мы можем ему предъявить? Что?
– Да все! Ты же сам говорил, что уверен в его виновности!
– А доказательства где? Нету. Ни одного.
– Но он же говорил со Стасом!
– Да мало ли о чем они говорили.
– А Пустоглазый этот?
– По Пустоглазому тоже пусто. Его отпечатков в квартире Бартенева нет, так что предъявить нечего.
– Отличная работа, капитан. Просто до ужаса профессиональная. Ну а в аэропорту почему багаж его не проверили? Письмо и серьга наверняка у него с собой были.
– Да мы не ожидали, что он так быстро соберется. Думали…
– Вы думали? – Сергей просто кипел от возмущения. – Ой ли? А почему тогда слежку за ним не установили?
Слежку-то они установили, но и Тобик не новичок. Он уже в аэропорту паспортный контроль проходил, а слежка в это время хот-дог ела, сидя в машине у его дома. А про выезд за границу они знали точно: Мягги купил билет в Таллин и должен был лететь через неделю. Телефон его прослушивали, почту читали. Про Париж нигде даже речи не было. А вот поди ж ты…
Беленький уже открыл рот, чтобы как-нибудь помягче сказать об этом Шведову, но вместо этого заорал:
– А с какой стати ты мне тут допрос устраиваешь?! Ты кто такой вообще, чтобы от меня объяснений требовать?! Нашелся начальник, твою мать! Еще орет!
– Да это ты орешь, как потерпевший. А потому, что знаешь: я прав.
– Ну и чё мне от этого, легче должно стать? Лучше заткнись со своими дилетантскими рассуждениями, а то я тебя вообще к черту пошлю!
Сергей решил, что капитан сейчас отключится, и торопливо сказал:
– Ладно. Прости. Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны.
– Вот именно. Лучше не доставай меня.
– Заметано. Получается, Париж – это еще и алиби на время смерти Ирины. Ловко. Не подкопаешься.
– Это точно, – согласился Беленький. – И это тоже наводит на некую мысль.
– Гибель девушки его рук дело?
Капитан не ответил.
– Ну а в Париже за ним кто-нибудь следит? Или можно сказать, что «Слеза Евы» вместе с письмом потеряны навсегда?
