Капитан крякнул:
– Все-то вам расскажи! Мне вообще не положено делиться информацией!
– Так мы уже вроде как не подозреваемые. Значит, можно.
– Неужели? А откуда, смею вас спросить, Петрякова могла узнать о находке профессора? Не от подруги ли?
– Да, от Глафиры. Но они даже не предполагали…
– Не предполагали, конечно, но именно с этого все и началось. Вознесенская – Петряковой, Петрякова – Мягги, а Мягги взял, да использовал полученную от болтливых баб информацию.
– Намекаешь, что я тоже могу…
– Пойми, мы еще ничего до конца не выяснили. Если скажешь лишнее, снова может потянуться цепочка. Мягги смотался, но его подручные на своих местах. Так что все продолжается.
– Что ты имеешь в виду?
– Петрякову они убрали. Пусть криминалисты ничего не нашли, но ведь ты понимаешь: есть много способов чисто избавиться от неугодного человека. При желании…
– Подожди… Ты хочешь сказать, что Глафира…
– А вдруг они считают, что Петрякова все же успела ей что-то сказать? Вдруг она тоже что-то знает? Пока непонятно, известно ли им, что Бартенев жив, хотя… Пока тот в коме, он им не опасен.
– А если выйдет? Или ты думаешь, что они попробуют сунуться в военный госпиталь?
– Если припрет, сунутся. Но об этом мы еще поговорим, а вот Вознесенская представляет для них угрозу уже сегодня.
– А если нет? Мягги улетел и вряд ли вернется. Это же понятно: он поехал на встречу с покупателем. Зачем ему возвращаться? Получит деньги, и все!
– Экий ты смешной… Думаешь, Тобик не понимает: если ниточки приведут к нему, то его в покое не оставят? Он ведь национальную реликвию вывез. Считаешь, Мягги готов всю жизнь в норе просидеть?
– Норы разные бывают.
– Верно, но не на Луне!
– То есть ты допускаешь, что Мягги вернется?
– Ну сам посуди: идея с кражей письма была практически спонтанной, все дело он провернул за очень короткий срок. Так? Значит, дела свои тутошные закончить не успел.
– Да наплевать ему на тутошные дела! У него такие деньги будут, что про все остальное он может забыть!
– Он-то может, а вот про него вряд ли забудут. В России Мягги связан с очень серьезными людьми, многим из них или обязан, или должен. Без этого у нас никак. Смоется по-тихому, значит, кого-то кинет или подставит. Если мы его норку не разыщем, то друзья-товарищи уж точно своего должника из-под земли достанут. – Беленький помолчал и вдруг спросил: – А это ничего, что я подполковнику тыкаю?
– Брось. Не до мелочей.
– Ну как же! Еще и Герой России!
– И что? Ты совсем недавно меня подозревал! Наводчиком считал!
– Так то раньше, а теперь мы вроде как…
– Короче, капитан, все равно поздно о субординации вспоминать. Мы уже на «ты» перешли. Лучше скажи: кого Глафире надо опасаться?
– Людей Мягги.
– Поточнее можно?
– Только не думай, что мне это сейчас в голову пришло. Про Вознесенскую.
– Ты о чем?
– Мы за ней присматриваем.
– То есть хотите через нее выйти на людей Тобика?
– Вроде того.
– Значит, когда ее убьют, вы будете рядом и сразу схватите убийцу? А она вроде наживки?
Голос Шведова зазвенел так, что Беленький, который в это время собирался закурить, выронил сигарету. Она упала прямо в лужу и лодочкой поплыла вдоль поребрика.
– Да если с нее хоть волос упадет, я тебя, капитан, собственными руками придушу! Мне уже наплевать будет!
«Ого!» – подумал тот и убрал пачку в карман.
– Этого нельзя допустить! Зачем вы тогда нужны на хрен? – продолжал бушевать Шведов.
– Да подожди ты! Дай сказать. Я как раз хотел твоего содействия в этом вопросе попросить. Ты будешь девушку защищать, а мы – преступника ловить. Поможем, так сказать, друг другу. И овцы будут целы, и волки сыты.
Каким бы злым ни был Шведов, он не смог удержаться от смешка. Глафира, значит, для них овца, а сами они – волки? Нельзя сказать, что у них заниженная самооценка, притом они, как самые настоящие бараны, выпустили Мягги из страны.
– Чего смеешься? – сразу насторожился капитан. – Считаешь, нам должно быть стыдно обращаться за помощью к бывшему подозреваемому?
– Да нет, это меня как раз устраивает. Я и сам хотел предложить. Только мне нужно знать, от кого защищать. Можешь показать фотографии людей Тобика?
– Самых близких – двое: помощник и личный водитель. Фотки скину.
– А Пустоглазый?
– Он не из ближнего круга. Используют, когда нужен вор высокой квалификации.
– Я слышал: воры на мокрое дело не способны. Вернее, обходятся без этого.
– И на старуху бывает проруха. Видимо, со Стасиком ситуация сложилась… незапланированная. А потом, когда пришлось его убрать, на профессора уже наплевать было. Одним меньше, одним больше…
– Надеюсь, Бартенев очнется и мы все узнаем. А еще кто?
– Таких, как Пустоглазый, трое. С разной, так сказать, квалификацией.
– Всего шестеро, значит. А если вы не всех знаете?
– Может, и не всех, но тут, я думаю, посторонних привлекать Тобику было ни к чему. Он даже на Стаса выходил сам, значит, не хотел всех подряд посвящать в эту историю. Скорее всего, из шестерых в курсе трое.
– А почему же он привлек Пустоглазого?
– Тот ему должен. Мягги его с зоны вынул лет пять назад.
– Понял.
– Ну а раз понял, тогда прощай. У меня уже ухо вспотело.
– Переживет твое ухо, не отвалится. Ребят понадежней к Глафире приставь, понял?
– Слушаюсь, товарищ подполковник! Разрешите выполнять?
– Иди к черту, – буркнул Шведов и отключился.
Тяжело ступая, он поднялся к своей квартире и, постояв мгновение, вошел внутрь.
Приоткрытая соседняя дверь тоже тихо захлопнулась. Щелкнул замок.
Глафира знала, что не сможет скрыть свое состояние от бдительной Моти, да и смысла в этом никакого не было.
Надо было организовать похороны, заказать отпевание, поминки. Иркин родитель Геннадий Петряков на звонки не отзывался, было трудно предположить, знает ли он о смерти дочери, а значит, помощи от него ждать не приходилось. Хлопот много, и Мотя нужна как никогда.
Та приняла известие тяжело. Глафира понимала, что Мотю, помимо всего прочего, мучит чувство вины за то, что не привечала ее подругу, называла титешницей, мало молилась о здравии. Пытаясь загладить вину перед покойницей, Мотя взяла на себя все заботы. Глафира со Шведовым то были на подхвате, то помогали в госпитале. Вера Аполлоновна справлялась отлично, но ей нужно было покупать еду, какие-то мелочи. Выполняя ее поручения, они хоть как-то отвлекались. Сергей не отходил от Глафиры ни на шаг, и она была ему благодарна. Одной совсем невмоготу.
