– Выносим, – скомандовал Стив, – кладем в машину. Кошку сажайте в перевозку, ее тоже забираем.
– Немедленно отпустите! – еле слышно донеслось из мешка.
– Утаскиваем, – кивнул Степан.
Мужчины живо ушли на лестницу.
– Вилка, прости нас, – зашептала Мэри. – Но иначе никак! Если с мамой ласково, она распоясывается, начинает переть на человека танком. У нее железная уверенность в своей правоте. А у меня на днях свадьба. Ну как без мамы-то? Но ты видела ее реакцию на меня! Пришла нам в голову идея познакомить Надежду с Эндрю, отцом Стива. Он англичанин, но из рода князей Троекуровых. Его предки догадались уехать из России в тысяча восемьсот сороковом году, поэтому они сохранили и приумножили свой капитал, приобрели поместье. Семья только богатела. Дома Троекуровы всегда говорили на русском, поэтому Эндрю прекрасно знает язык предков. Женат он на Элизабет де Круа. Она француженка, баронесса, владеет русским, написала несколько книг об иконах, одна посвящена православным образам. Стив младший сын. Родители счастливы, что он нашел жену в России, сразу приняли меня. Сэр Эндрю и его супруга в курсе моих проблем с мамой. Самолет во Внуково уже ждет, в Лондоне прямо у трапа встретит машина. В лайнере мама скандал не устроит, и в Англии тоже. Будет вести себя прилично. У нее в голове вопрос вечный: что люди скажут? Вы со Степаном уже свои, перед вами стесняться не надо. А в Великобритании все чужие пока. Как только сойдем с трапа, за дело возьмется сэр Эндрю. Он способен уговорить аллигатора полюбить яблоки и отказаться навсегда от мяса. Почему мы нагло ввалились к вам в ранний час? Мама встает в пять и в шесть начинает кипеть от негодования, если кто-то спит. Надежда Андреевна на ногах? И все обязаны бодрствовать. Я знала, что она вас из постели выдернула. А картинки выкинь! Спасибо за все! Сейчас сброшу тебе все номера моих телефонов, даже секретный. Давай обнимемся?
Мы расцеловались, я проводила Мэри до лифта. Потом вернулась домой, сняла одно изображение кошки…
– Давай пока оставим живопись, – раздался за спиной голос Степана.
Я обернулась.
– Сама хотела то же самое предложить. Пусть уж лучше китч, чем громадные гвозди или дыры от них. Пошли выпьем кофе. Вот уж не думала, что неистовым стремлением сделать окружающим хорошо, научить их жить правильно, можно довести до истерики всех, кому желаешь горы добра и вагоны здоровья.
Глава 29
– Бедную Аллу Борисовну пресса довела до самоубийства, – сердито констатировал Кирилл. – Бирюкова не медийная личность, долго обсасывать тему, как она травила больных гнилыми продуктами, не удалось. «Желтуха», «Сплетник» и все им подобные тявкали всего неделю. Если вспомнить, как они нападают на звезд, это просто щекотка. Но селебритис привыкли к укусам, конечно, им неприятно, но шоубиз оброс броней, улыбается в лицо гадюкам. А у Аллы Борисовны не было опыта общения с папарацци. Она после телепрограммы еле живая вышла, а потом на бедняжку накинулась пресса, вот женщина и ринулась к окну.
– Валентина не такая милая, – отметил Степан, – она старательно топила владелицу благотворительного учреждения, которая наняла ее работать на кухне. Но люди-то в центре умирали.
– Они все были инвалидами с детства, в тяжелом состоянии, – вздохнула я. – Хочется задать Валентине еще пару вопросов. Например, такой: с какой целью она так ярко выступила в телепрограмме?
– Можно попробовать, – согласился Степан. – Но, думаю, Юркина быстро нафантазирует какую-то историю. Вероятно, лучше пообщаться с Вадимом. Он может знать нечто интересное.
– Ресторанчик открывается в восемь, до полудня там завтраки, – проговорил Кирилл. – Люди полагают, что самое напряженное время у трактирщиков – вечер. Это отчасти верно. Наплыв гостей с восемнадцати до двадцати двух велик. Но промежуток с семи утра до двенадцати дня тоже плотно заполнен, в особенности в кафе в центре. Многие любят позавтракать перед работой. Лучше побеседовать с мужчиной после полудня.
– Правильно, – одобрил Степан. – Вилка, езжай к Валентине.
– Далеко рулить не придется, – улыбнулась я. – Юркина поселилась у Фаины Герасимовны. Странно.
– Что тебя удивило? – тут же отреагировал Владимир.
– У лифтерши есть квартира, – напомнила я. – Нельзя сказать, что очень просторная, но и не нора кролика. Она там прописана вместе с сыном, невесткой и внуками. Зачем пожилая женщина решила оборудовать себе жилье в подвале? Она нам объяснила, что в двушке места немного, спать с детьми в одном помещении не хочет. А малыши в спальне родителей не помещаются, там просто не хватает места, чтобы столько кроватей поставить. Вот бабушка и поступила благородно: оставила жилье целиком сыну с невесткой…
– Подожди, – остановил меня Владимир. – Ты говоришь «малыши». Сколько лет внукам Фаины Герасимовны?
– Младшему три, старшему семь, – отрапортовал вместо меня Кирилл. – А самой Вольской скоро восемьдесят. Но она огурец-молодец. Давно заметил: если человек работает – неважно, кем, безразлично, где, – коли у него имеется необходимость пять дней в неделю топать на службу, то он выглядит и чувствует себя значительно лучше, чем его одногодок, который на диване у телика дрыхнет! Кто лег, тот умер. Бабушка моя в семьдесят пять лет попала в больницу – рак груди. Бабуля – мотор с фейерверком. Врач мне рассказывал: «Аккуратно говорю Ольге Сергеевне: “Вам предстоят три операции”. Жду вопросов, истерики, слез, фразы “я умираю”. Но она кивнула: “Режьте!” Я удивился: “Постараемся вас побыстрее поставить на ноги”. Больная рукой махнула: “Не волнуйтесь. Все хорошо будет. Мне в мае на выставке представляться. Когда все закончите?” Услышала, что двадцать третьего апреля последнее вмешательство сделают, и обрадовалась: “Отлично. Значит, второго мая я успею на показ”».
Кирюша тихо засмеялся.
– Бабуля котят разводит, выставка кошек для заводчика – это очень важно. Врач ей в уши бубнит: «У вас химия начнется, плохо станет в душном зале». Бабуся ему: «Пустяк. После операции я буду здоровая. Химия так химия, не она главная! Необходимо моим Марте и Клеопатре все золотые бранзулетки собрать». И бегала бабуля по выставке. Сейчас ей девяносто четыре, больше семидесяти никто не дает, и рака нет. С ней тогда в палате лежала женщина, той шестидесяти не было. Ныла, стонала, жаловалась, плакала, говорила: «У меня страшная болезнь, умираю». Ей всего одну операцию сделали, химию легкую провели, а тетка скончалась. Вольская, наверное, как моя баба Оля, вертится колесом. Сыну ее Юрию – под шестьдесят. Дети у него маленькие, потому что брак второй. Алина, невестка Вольской и вторая жена Юрия, на двадцать годов супруга моложе. В первом браке у мужчины наследников не появилось.
– Пойду к Фаине, она, наверное, уже у лифта сидит, – решила я.
Но за столом оказалась Валентина.
– Вас взяли на работу? – удивилась я.
– Нет, – возразила Юркина. – У тети Фаи голова заболела, она захотела лекарство принять и полежать немного.
