– Митрий, а скажи, пожалуйста, – решился я, – откуда у твоего отца такой шрам?
– А-а-а, это его медведица пометила.
– Как это пометила? Давно? Здесь что медведи водятся? – мне стало не по себе.
– Ну, давно. Я ещё тогда совсем маленьким был. Отец зимой ходил с артелью лес валить на дрова. Ну, и мамка с ним, меня с соседкой молодухой оставили. У неё только ребёночек народился, так её дома по хозяйству и оставили, мамка упросила заодно и за мной поглядеть. Ну вот. А там шатун на мамку напал. И что ему не спалось? Кто знает? Может зима тёплая или потревожил кто. А может, заболел чего. Кто его знает? Только наткнулся он на мамку, – голос парнишки дрогнул, и чуть помолчав, он продолжал, – а мамка-то и закричала. А отец недалеко был. Он кинулся. А мамка вся в крови лежит, и над ней медведь. А у отца кроме топора и нету ничего. Ну, пока люди подбежали, отец шатуна-то завалил. А тот ему вон лицо и всю правую сторону располосовал. Отец потом долго в больнице лежал, без ноги вот теперь, а мамка… совсем померла.
– Как без ноги? – поразился я, – А такие мешки таскает.
– Ну а что без ноги-то? Не без головы же, ему протез сделали вон какой хороший. И почти совсем не натирается. А сильный он у меня ого-го-го какой! Что ж ему на печи лежать? Да и я же рядом, пособлю всегда.
– А ты что не учишься?
– Почему не учусь? В шестой класс осенью пойду. У нас в нижнем поселении, что у монастыря, очень хорошая школа.
– Любишь учиться?
Мальчик помолчал, словно раздумывая:
– Учится интересно, книжки из монастырской библиотеки разрешают читать, и отец Окимий иногда приходит, интересно про Бога рассказывает. Только уроки уж больно долгие, – Митрий прерывисто вздохнул и замолчал.
– Скажи, Митрий, а отец Окимий давно тут настоятель? Никогда не слышал, чтобы настоятель монастыря, верующий человек серьёзно занимался наукой. А у вас целая обсерватория! Просто удивительно!
Митрий довольно хмыкнул, перевернулся на бок и, чуть привстав, опершись на подложенную под голову руку, возбуждённо заговорил:
– А то! Наш настоятель я думаю самый учёный из всех! Это только дураки говорят, что если человек верит в Бога, то значит он тёмный и необразованный. А на что Бог человеку разум дал? Чтобы человек думал и проходил науки всякие. Отец Окимий всегда говорит, чем духовнее человек, чем больше он открыт сердцем Богу, тем быстрее сможет постичь самые тайные тайны природы. Наш настоятель, очень почитаемый всеми священник! Этот монастырь он сам и закладывал. Он тогда ещё совсем молодым бы, только Университет закончил в Наукограде. Астрофизиком!
– А что он в таком молодом возрасте да сразу после Университета и вдруг в монахи ушёл? – поразился я.
Митрий сел, покосился в спину отца и тихо-тихо зашептал:
– Это страшная тайна! Правда, о ней все знают, но нельзя говорить, – он приложил палец к губам.
– Ну, хорошо, тайна так тайна. Согласился я.
Митрий улёгся на сено. Но я чувствовал, что ему очень хочется рассказать об этой страшной тайне, так хочется, что он не мог усидеть на месте. Подобравшись ко мне поближе, на самое ухо чуть слышно зашептал:
– Ладно, расскажу, только вы никому, что я рассказал!
– Обещаю, – улыбнулся я.
– И не смейтесь, я серьёзно.
– Я не смеюсь, что ты! – серьёзно сказал я.
– Ну, так вот. Отца Окимия тогда звали Борисом. Он только закончил Университет и получил направление в какую-то обсерваторию на работу. А он в это время только-только женился. И поехали они с молодой женой к новому месту жительства. А жена его была беременная первенцем. А там, куда они приехали и стали жить, до города было далеко, и жена его с ребёночком-то померла. Что-то там у неё не так случилось, взрослые говорили, какая-то редкая болезнь что ли, я не понял. Ну, вот стала она рожать, а местный врач говорит, что ему не справится, и что в город надо. А аэромобиль не успел. Она и померла, и ребёночек. И всё. Отец Окимий, ну тогда Борис, как с ума сошёл. Так, говорят, сильно любил жену. Ушёл с работы. А через какое-то время постригся в монахи. А монастырское начальство посмотрело, что у него образование, да и горе такое, и дали ему большое дело, чтоб, значит, отвлёкся. Назначили сюда настоятелем строить монастырь. Вот с тех пор он и тут, говорят уж пятьдесят лет.
– Да, печальная история.
– Это ещё Отец Окимий мужественный человек, а мог бы спиться и всё. Я слышал, так бывает.
– Угу. Мог, конечно.
Мы задумались, каждый о своём.
Вот у меня Фёка жива – здорова. А ведь мы тоже любили друг друга. Да и теперь, когда я о ней вспоминаю, сердце щемит. "Эх, Фёка, Фёка. Разошлись наши пути, не жена ты мне больше, уйду к чёрту в монахи"!
* * *
Телега свернула с хорошо накатанной дороги, и мы затряслись по грунтовке, петляющей в лесу. «Где ж тут косить-то? Склон сильный, да и полянки небольшие», – думал я. Вскоре деревья расступились, и мы выехали на большое поле луговых трав, вытянутое в форме ладони и зажатое между горами, поросшими лесом. Прямо посередине него синело круглое озерцо. А в нескольких метрах от воды темнело какое-то строение, которое вблизи оказалось добротно сколоченным сараем.
– Тпру, стой родимая, – Герасим остановил лошадь около сарая. Митрий спрыгнул. Я сошёл следом и прошёлся, разминая ноги.
Герасим уже гремел засовом.
«Вот и мой новый дом», – усмехнулся я, осматриваясь.
– Митрий, – подошёл я к мальчику и шепнул на ухо, – а где здесь туалет?
Митрий вытаращил на меня глаза и тоже шёпотом спросил:
– Какой туалет?
– Ну как какой, – смутился я, – про туалет что ли никогда не слышал, ну, уборная, как тут у вас называется-то?
– А-а-а, – засмеялся парень, – так бы и сказал, – и, подумав, спросил: – а зачем нужник-то? Иди в кусты вон их сколько, да справляй нужду. Чё места мало? – Он удивлённо смотрел на меня.
– Ну, да, конечно, – смутился я, – ну, там умыться.
– Что умываться-та, ещё за стол не садимся? Ща мы с батей стол вытащим, я рукомойник повешу, вон там, на столбе, видишь?
Я оглянулся. Недалеко от сарая в земле виднелся чёрный круг, похоже, от костра, по краям которого, напротив друг друга были вбиты толстые железные прутья. В десяти шагах от кострища высился столб, прочно врытый в землю, со всех сторон утыканный гвоздями.
– Ну, вот, – продолжал парень, – а вон в озере и помыться можно.
Я кивнул.
– Хватит болтать! – прикрикнул на нас Герасим, – Митря, бери Олега и разгружайтесь, да в порядок приведите всё тут. Я пока на отбой, – и пошёл к телеге.
Мы с Митрием переглянулись.
«Бери Олега, – неприятно засело в мозгу, – дожил, деревенский мальчишка у меня в шефах».
