– Ну почему, ничего секретного. Когда я спустился сюда в прошлый раз, то почувствовал сильнейшее воздействие энергии, которая вызвала во мне галлюцинацию. На экране я увидел улыбающееся лицо Фёки. Вибрационное воздействие было так велико, что у меня было полное ощущение, что ещё мгновенье и оно разорвёт моё тело. Должно быть, так и случилось бы, не выключи я экран. Как его выключить я подумал…, вернее возникла чёткая мысль, что я должен это сделать. Если честно, отец Окимий, у меня нет никакого желания включать экран снова.
– Понятно, – отец Окимий улыбался. – Я рад, что ты смог выдержать это излучение. Значит ты уже почти готов.
У меня брови полезли на лоб:
– К чему готов?
– К космическому сотрудничеству.
– К космическому сотрудничеству?
– Да, Олаф. Мне удалось установить контакт с внеземным разумом более высокого диапазона энергии, нежели у нас на Земле. Контакты очень кратковременные и только тогда, когда я мог поднять своё вибрационное поле на возможный максимум. Видимо, при этом оно приближалось к минимальному уровню диапазона существования той цивилизации. Я мог получать ценную информацию, которая была необходима для моей, а впоследствии и для нашей с тобой работы. Я скоро уйду. И я хочу, чтобы мой контакт продолжил ты. Судя по тому, что ты не погиб от высшей вибрации в прошлый раз, есть надежда, что ты сможешь заменить меня.
Я ошарашено молчал.
– Цивилизация иного диапазона энергии? А почему тогда я увидел Фёку? – неожиданно для себя спросил я.
Отец Окимий улыбнулся.
–Видимо твоя любовь к жене и есть то самая высокая вибрация, на которую в тот момент было способно твоё сознание. А для контакта необходима именно она, чтобы энергетически приблизиться к контактёру. Пришло время посвятить тебя.
Глава 23. Смерть отца Окимия
Мокрый сентябрь зло рвёт ещё живые листья и швыряет их ветру. То ли недоволен, что его придавило тяжёлыми серыми тучами, то ли поссорился с солнцем, и теперь злится, что оно обиженно спряталось от него, не захотев просушить от проливного дождя, зарядившего на всё утро и только теперь, к полдню, угомонившегося. Мокро. Холодно. Тоскливо. Ко всему эта не отпускающая тревога об отце Окимии.
Наше посещение тайной комнаты сильно повлияло на него. Болезнь обострилась, он слег и с тех пор не выходил из своих покоев. Вот уже две недели, как я не видел его. Каждый день после работы в лаборатории я спешил к нему. И каждый раз сердитый старик Анисим не пускал меня, ссылаясь на то, что отец Окимий болен и не принимает. Анисим теперь неотлучно находился при настоятеле, только его, доктора и Люсеньку старец допускал ухаживать за собой. И хотя сам отец Окимий ежедневно связывался со мной, интересовался как продвигается наша работа, и обнадёживал о своём здоровье, я чувствовал, что состояние его не улучшалось: голос хотя и был по-прежнему твёрд и доброжелателен, но звучал всё слабее.
Тревога не покидала меня и в этот сырой холодный день. Я работал в лаборатории, когда на мой браслет поступило сообщение. Я удивился, что написал Анисим, такого раньше не случалось.
«Иди к отцу Окимию. Быстро», – прочитал я. Сердце бухнуло и перевернулось. Предчувствуя самое ужасное, я бросился к лифту.
В холле никого не было, только остро пахло лекарством. Я взялся за ручку двери покоев настоятеля и остановился опасаясь увидеть то, чего боялся. Прислушался. За дверью тихо. Внезапно она резко открылась, я едва успел отскочить, чтобы не получить по лбу. Из дверей выскочила заплаканная Люсенька.
– Ах, простите! – воскликнула она и отступила в сторону, – Проходите, пожалуйста, отец Окимий ждёт вас.
– Люсенька, что? Отцу Окимию хуже?
Девушка ничего не ответила, только затрясла головой. Рот её скривился, и она, прижав к лицу носовой платочек, едва сдерживая рыдания, бросилась прочь.
Я судорожно вздохнул, и, задержав дыхание, переступил порог, шагнув в несчастье как с вышки в воду, и осторожно прикрыл за собой дверь.
В комнате было очень светло. Несмотря на день, горели свечи и лампада под иконами. Пахло ладаном. Отец Окимий полулежал на подушках укрытый серым одеялом. Над ним склонился наш поселенский доктор Харитон. Дед Анисим стоял за изголовьем кровати, поправляя подушки. Когда я вошёл все обернулись ко мне. Харитон кивнул. Дед Анисим недовольно поджал губы. Отчего-то он был уверен, что это я виноват в обострении болезни отца Окимия.
Меня поразило, как настоятель изменился за те дни, пока мы с ним не виделись. Бледное лицо его осунулось, черты заострились, а глаза провалились в тёмные глазницы и сейчас были закрыты. Я подошёл к постели и тихо погладил его руку, узловатую, покрытую венозными пятнами, которая тяжело лежала поверх одеяла. Веки настоятеля дрогнули, и он открыл глаза. Несколько секунд я смотрел в их пустую бездну, наконец, осмысленность вернулась вместе со знакомой усмешкой.
– Здравствуй, Олаф, – едва слышно произнёс он.
– Здравствуйте, отец Окимий. Как вы себя чувствуете?
– Всё равно теперь, – чуть задыхаясь, ответил он, и, поискав глазами Анисима, спросил, – что отец Фивий? Скоро?
– Скоро, батюшка, скоро! – закивал Анисим, – Не беспокойся, скоро будет.
– Хорошо, – ответил отец Окимий и посмотрел на меня. – Пришло моё время. Прости, – он тронул языком пересохшие губы.
– Что вы, отец Окимий!
Подошёл доктор с поильником в руках:
– Попейте, отец Окимий!
Тот отрицательно мотнул головой, и доктор осторожно смочил его бледные губы влажной салфеткой.
Настоятель прикрыл глаза. Я ждал. Сердце моё сжималось, когда я прислушивался к его неровному дыханию: слабое и едва различимое оно вдруг становилось тяжёлым и частым, чтобы через несколько минут снова стать почти незаметным. Не знаю, сколько времени я находился у его постели, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить. Наконец, веки отца Окимия дрогнули, и он взглянул на меня.
– Прощай. Помни своё слово. Обещаешь? Я могу… спокойно…
– Обещаю, – я наклонился к нему. – Будьте спокойны.
Он удовлетворённо вздохнул. С трудом поднял дрожащую руку и перекрестил меня:
– Благословляю.
Рука его бессильно упала, и он снова закрыл глаза. Слёзы душили меня. Хотелось кричать от бессилия. В это мгновение дверь распахнулась, и стремительно вошёл отец Фивий.
– Как отец Окимий? – спросил он, подходя к постели умирающего.
– Плох, отец Фивий! – Анисим кинулся ему навстречу, – Вот собороваться испросил.
Отец Фивий опустился на колени перед постелью.
– Благословите, отец Окимий!
Отец Окимий открыл глаза, с видимым усилием хотел приподнять руку, и не смог.
– Прости, немощен я, – посмотрел в мою сторону и с трудом молвил, – Олаф, останься.
