Я снял с плеча мешок. Толстая перчатка не давала расстегнуть карман, всё время прилипая к липучке, на которую он был закрыт, и я стянул её. Достал лампаду, но уронил перчатку. Чертыхаясь резко нагнулся, чтобы поднять её и приложился к краю гроба, один конец которого выступал из ниши. Каска звякнула, эхо от удара глухим хохотом прокатилось по коридору и затихло за поворотом. Снова стало тихо. Я абсолютно осознавал, что и почему происходит, но мне стало не по себе. «Идиотство какое-то. Как глубоко в нас сидят предрассудки и всякие страшилки. И вообще чем я тут занимаюсь? Учёный! Кому рассказать на смех поднимут», – успокаивая себя, сунул перчатку в карман комбинезона. Положил на край гроба лампаду, свечу и листок с молитвой. Достал спички и зажёг свечу, начал читать молитву:
– Отче наш, Иже еси на небесех! – мой голос ударил в стены, отскочил от них, и полетел вглубь пещеры. Я прислушался, мне почудился вдалеке крик боли, словно слова мои острыми камнями падали в кого-то раня. Грудь сдавил страх, сердце вздрогнуло и быстро-быстро забилось. Я постарался успокоиться и взять себя в руки. Надо было продолжать. Я не решился дальше читать молитву вслух, и продолжил про себя:
"Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли…
читая молитву, протиснулся между стенкой и гробом к его изголовью и поставил горящую лампадку. Свет свечи горел ровно и спокойно. Можно было не опасаться скопления газа. Дочитав молитву, я поднёс к глазам листок с Псалмом. Быстро прочитав его, я зачерпнул из мешочка святую землю и стал посыпать ею крышку гроба сверху вниз. Земля что-то тихо зашептала, струясь …
Вдруг я увидел, как из щелей гробовых досок начал сочиться свет. Сначала чуть заметный, он постепенно разгорался, пока не брызнул в стороны яркими снопами. Я прижался к стене. Крышка гроба дрогнула, с грохотом слетела с гроба, и, ударившись о стену, рассыпалась. В гробу невозможно было ничего разглядеть, только сияние. Я зажмурился. Мгновенье было тихо, а потом я услышал звук, который заставил меня открыть глаза. Тихое едва слышное жалобное пение, переросло в стенание и рёв раненного зверя. Сияние из гроба вздыбилось, приобретая форму фигуры человека. Смотреть было невозможно, глаза заливали слезы, а мозг разрывался болью. Я схватился за голову, последнее, что я помнил, это как я спиной съезжаю по стене.
Очнулся я от резкой вони, и потом почувствовал, как кто-то бил меня по лицу. "Странно, по щекам бьют, а хлопков не слышно, – подумал я и открыл глаза. Надо мной склонилась голова в тёмном капюшоне. При слабом свете лампады лица было не разглядеть, только впадины глаз и белая пустота вместо лица. Я зажмурился снова и втянул голову в плечи. А голова, увидев, что я пришёл в себя, заговорила удивительно знакомым голосом:
– Ну, наконец-то. Очнулся!
Ещё сильнее запахло чем-то противно-резким, но прочищающим мозги. Наконец, до меня дошло, что это нашатырь. Я открыл глаза. Присмотрелся. Рядом со мной стоял Харитон и подносил к моему носу склянку с нашатырём.
Я попытался встать. Харитон помог мне.
– Харитон? Ты как здесь?
– Как, как. Только такие доверчивые придурки, как ты, могут в одиночку идти выполнять идиотские задания. Фивий же не дурак, отлично знает, что здесь. Вот и послал тебя. Не мог же я бросить тебя одного на произвол Фивия? Благо Хрон дверь не запер. Хорошо во время успел, ты уже нанюхался всякой гадости. Харитон включил надетый на мне налобный фонарь, который отключился, когда я упал, и я смог хорошо разглядеть лицо моего спасителя, вернее его глаза и белый респиратор.
Харитон поправил на мне респиратор и убрал нашатырь.
– Давай пошли отсюда.
– Подожди, – я с трудом держался на ногах, голова кружилась, тошнота поднималась к горлу, – куда пошли-то? Я ещё не всё сделал. Я хорошо помню, что только успел на первый гроб поставить лампадку и прочесть молитву. А когда стал насыпать землю, появился этот свет.
Я осмотрелся. Я лежал в проходе между нишами. Справа и слева в нишах темнели гробы. Крышки у них были закрыты. Я потёр лоб.
– Надо же так явственно было.
– Ещё бы не явственно. Галлюцинации бывают очень правдоподобны, нюхать нужно меньше всякую гадость, зачем ты респиратор-то взял, если им не пользуешься?
– Ну, да, сглупил. Спасибо тебе.
– Не спасибо, а пошли на выход. Хватит уже приключений.
– Как пошли, я не у всех гробов очистительный обряд сделал.
– Ты что совсем дурак? Хочешь тут загнуться? Какая разница гробам у всех ты этот обряд сделал или не у всех? Выходим, отдышишься на воздухе, пойдёшь к монахам и скажешь, что, мол, всё. Да что мне тебя учить!
– Нет. Нельзя так, я слово дал отцу Ануфрию!
– Ну, подумайте! Ты что слово дал тут помереть? Если бы не я, то тебя тут и искать бы не стали. Не вернулся, да и дело с концом.
– Это все равно. И потом теперь буду внимательнее, респиратор не сниму, а с ним газ безопасен. Мне ещё пять ниш осталось.
– Хорошо, что не двадцать пять, вот ведь осел упрямый, – рассердился Харитон, – ладно, я тебя подстрахую, пока ты вокруг гробов ползать будешь. Мало ли что опять. Надеюсь, это не было запрещено? Ты не обещал в одиночку всё сделать?
– Да нет, не обещал, об этом речи не заходило.
– Знамо дело не заходило, дураков добровольно сюда лезть вряд ли найдётся, – проворчал Харитон.
Я улыбнулся:
– Спасибо тебе. Да ты не переживай, я сейчас лампады зажгу, молитвы прочту и пойдём, – я посветил под ноги и наклонился за мешком.
– Давай. Я тебя тут в коридорчике подожду на свежем воздухе, – усмехнулся Харитон.
Я кивнул и пошёл дальше по коридору, завернул за угол и вошёл в следующую нишу. На удивление гроб в нем выглядел как новый. Я с молитвой зажёг лампадку и поставил её на изголовье гроба. Достал листок и принялся читать Псалом:
«Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится.
Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него.
Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его.
Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходяшия, от сряща, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея, – внезапно пол подо мной дрогнул, я схватился рукой за стену, но не перестал молиться, – от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши.
Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое.
Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих.
На руках возмут тя, – раздался отдаленный гул, стены склепа заходили ходуном. Гул нарастал, словно, где-то падали камни. Я слышал, что Харитон что-то кричал, но упорно продолжал читать молитву, я уже почти кричал:
