Она никогда не говорила таких слов, как «люблю». Нет, конечно, она любила музыку, любила шарлотку и кофе с клиновым сиропом, спать до обеда по выходным и свои странные лохматые тапки, но она никогда не говорила «люблю» мне. И со временем я к этому привык, списав то ли на нерешительность, то ли потому что я не хотел знать ответ, который мне не понравится.
– Я вернусь через неделю.
– Я буду ждать.
Мы оба повесили трубку и продолжили свой путь в разных направлениях для того, чтобы встретиться по ее возвращению и снова быть вместе.
Я так все описываю, как будто бы у нас и не было счастливых моментов. Конечно, были и не мало. Наши спокойные вечера за просмотром фильмов, когда Марта ложилась мне на колени, а к середине фильма частенько засыпала. Или наши долгие прогулки, не взирая на то, какая погода царила на улице. Мы выходили и шли вперед, постоянно о чем-то разговаривая и споря, и вспоминали, что пора бы домой незадолго до того, как переставали ходить автобусы. Даже в приготовлении еды было нечто особенное, ведь каждый раз мы делали это вместе. У нас никогда не было такого, чтобы готовил кто-то один.
Помню мысль, что пришла однажды ко мне. Пару раз в неделю, когда мы встречались у меня, мы вовсе не разговаривали, а сидели молча. Я на диване, а Марта развалившись в кресле. В полной тишине каждый читал свою книгу, и, знаешь, нас все устраивало. В один из таких вечеров я перелистнул страницу, но, прежде чем продолжить читать, поднял взгляд на Марту. Она сидела такая близкая, такая родная. И я подумал: «Если двум людям нравится быть рядом даже в молчании, то они счастливы. Их молчание – это отдельная форма общения». Мне казалось, что я по-настоящему счастлив.
Но я был ослеплен своими чувствами. Конечно, я знал о том, какая она. Знал историю ее жизни, хоть на это у меня и ушло уж очень много времени. Еще в юношестве Марта закрылась от окружающих и бросила заниматься тем, что ей приносило настоящее удовольствие – музыкой. Она предпочла создать кокон, в который никому не позволено попасть кроме нее самой.
Виной тому послужило множество факторов. Родители, которые не хотели понимать и слушать собственного ребенка. Школа, где всегда была и будет жестокость и непонимание среди детей, потому что так уж мы устроены. Внешность, которой Марта не могла гордиться в те годы, заставляла ее прятаться ото всех. И, конечно, ее упрямый, но ранимый характер.
Она устала бороться и предпочла опустить руки, чтобы стать кем-то вроде изгоя, по той простой причине, что так ей больше не причинят боли. Год за годом Марта училась подавлять собственные желания, игнорировать разочарование и сжигать любые мосты, которые могут связать ее с другими людьми. Выбранный путь оказался непростым, ведь чувствам не прикажешь. И, как бы глубоко она их не загоняла, они все равно умудрялись просачиваться наружу, а это по мнению Марта могло означать только одно – нужно загонять их еще глубже. Вот так она и привыкла быть одна и никого не любить.
Наступил период тишины и полной замкнутости, который она считала лучшим временем в своей жизни. Но и здесь Марта врала себе. Построенный мир был иллюзией. Словно декорации на сцене театра. Актеры раз за разом играли одну роль, а стоило им уйти со сцены, как они превращались в совершенно других людей.
Не знаю, что было бы с Мартой через пару тройку лет, если бы мы не встретились. Возможно, она таки смогла бы обуздать своих демонов… и ангелов, пожалуй, тоже. Но каким-то странным и невообразимым образом я пошатнул декорации ее театра и стал первым человеком за долгое время, кого она подпустила к себе.
Я пытался показать ей, что мир не заслуживает того, чтобы она так от него отгораживалась. Старался обратить ее внимание на все хорошее, что есть в нашей жизни. Хотел, чтобы она не была жестока к себе и начала верить в собственные силы. Я не уставал говорить ей хорошие вещи не только потому, что любил ее, но и потому, что это была чистая правда.
Жаль, Марта упорно не хотела мне верить. Даже более того, пока я пытался излечить ее, она старалась сделать меня таким же изувеченным, как она сама. Полагаю, ей казалось, что если бы я согласился с ее философией, то нам проще было бы быть вместе, и она смогла бы сказать, что любит меня. Но я не хотел погружаться во мрак и сопротивлялся всеми силами, как и она сопротивлялась мне.
Почему-то сейчас мне представился тонущий человек, который желает утонуть. Второй прыгает в воду и пытается спасти беднягу, а вместо этого его тоже утаскивают на дно. Наверное, так оно и было.
С начала наших отношений прошло три года. Ничего не изменилось. Мы жили по отдельности и виделись несколько раз в неделю. Никогда не говорили о будущем, а в ответ на мое «я тебя люблю» Марта говорила: «Я скучала по тебе». Мы все так же боролись и ссорились. Расставались и мирились. Между нами стояла стена, которую ни один не в силах был разрушить.
Но теперь я начал замечать, что Марта все чаще пребывала в дурном расположении духа. Она много молчала, задумчиво смотрела куда-то в пустоту. Я спрашивал ее, но она грустно улыбалась и говорила: «Все нормально».
А в действительности она задумывалась о том, что у нас вместе нет никакого будущего. Она могла бы притворяться, блестяще играя свою роль, но для чего? Марта вовсе не хотела обманывать человека, который ее искренне любил.
Помню, как мы договорились встретиться на следующий день после работы и пойти к ней. Меня еще тогда смутило, что она не отвечает на сообщения и не берет трубку, но я списал все на работу. Я приехал к десяти вечера к магазину и ждал на улице. Ее коллеги выходили один за другим, а последний погасил свет и закрыл дверь на замок.
– Простите… – я не мог вспомнить ее имя, – Галина Васильевна, а Марты нет?
– Нет, – убирая ключи, ответила она. – Марта утром позвонила и сказала, что приболела. Что-то серьезное?
– Не знаю, – ответил я. – Спасибо.
Все, что мне оставалось, это ехать к ней.
Прежде чем воспользоваться своим комплектом ключей, я несколько раз позвонил в дверь, но никто не открыл. Я еще раз позвонил на телефон – ничего. Тогда я открыл замок и прошел внутрь. Никого. Ничто не напоминало о том, чтобы недавно здесь кто-то был: посуда перемыта и стоит в шкафу, раковина и полотенца в ванной сухие и на полу ни единого следа обуви.
Когда я включил свет в комнате, то увидел на кровати открытый футляр со скрипкой дедушки Марты. Она всегда держала его в шкафу и никогда не доставала. На гладкой лакированной поверхности инструмента лежал тонкий слой пыли, на котором отпечаталось прикосновение пальцев человека, которого я любил. В первый раз в жизни я увидел эту скрипку на остановке под дождем, когда познакомился с Мартой, и никогда не мог подумать, что увижу ее же в момент нашего последнего расставания.
Рядом лежало письмо.
«Мой дорогой Август,
