– Что же случилось потом? – спросила Моника. – Ведь шахты сейчас заброшены.
– Проект «Красный маяк» закрыли по неизвестным причинам в 1998 году. Документы уничтожены, шахты залиты бетоном. Только погода напоминает о том, что было.
– Не знала, что наш маяк еще на месте, – озадаченно пролепетала я. – Хотя я, по правде говоря, даже на той набережной ни разу не была.
– Ты и вправду ни разу не выезжала за пределы Эмброуза? – учтиво спросил Дэвид. – Даже на море не была?
– Нет… у мамы постоянно много работы. Хотя ехать из Эмброуза в Сиэтл всего час, не больше, если я правильно понимаю.
– Это да, но едва ли ты сможешь уехать машиной, – покачал головой Алекс. – Главная дорога то на ремонте, то вообще перекрыта по неясным причинам.
– Я тоже не помню, когда последний раз мы с папой выезжали на машине, – хмуро согласился Дэвид, – только через Лунное озеро. Этим летом, я слышал, людей пропускают, но такое бывает через раз, и то перед учебным годом, когда катаются студенты.
– Паром тоже ходит не всегда, – добавил Питер, – на выходных, раз в две недели, если нужно срочно – только через мэра города.
– Создается впечатление, что мы на острове, отрезаны от всего мира, – прозвучало это чуть ли не зловеще, но я была готова согласиться с Кэтрин.
– Так, смотрите, – Моника сосредоточенно обвела всех присутствующих серьезным взглядом, – я переехала в Эмброуз, когда «Красный маяк» уже закрыли. Само собой, я об этом не слышала. Но как насчет всех остальных? Неужели о таком не сплетничают в маленьком пригороде?
– Есть такие городские легенды, о которых жители предпочитают молчать, – не согласился с ней Питер.
– А интернет? Почему мне ни разу не выпало что-то вроде: «Красный маяк» Эмброуза – выдумка или заговор дельфинов-нацистов?»
– А вот это, пожалуй, самая большая загадка Эмброуза, – улыбнулся Питер. – Для всех во внешнем мире мы тихий маленький американский город, который производит вишневый ликер и хорошо играет в баскетбол. Ни одной статьи, порочащей Эмброуз, вы не найдете. Но тут же всплывает другое: вы вообще мало что найдете на просторах интернета о наших местах. Вот, например, только пару дней назад все газеты пестрели заголовками статей об убийстве Эмбер. Но я заходил сегодня утром – их почти не осталось.
– Может, мистер Роуз…
– Я сохранил на компьютере ссылку на одну из статей, хотел показать Кимберли. Так вот, она пропала, как будто самоудалилась. Не думаю, что мистер Роуз настолько хорош, чтобы делать то, что, по сути, невозможно.
– То есть как? – ошарашенно переспросила я. – Ссылка пропала? Может, ты случайно ее удалил?
– Не существует такой программы, способной подчистую удалить все из интернета.
– Мне это кое-что напомнило, – кинув на нас по очереди цепкий взгляд, сказала Моника и обратилась к парням: – Не знаю, насколько бестактно прозвучит мой вопрос, вот только похожее уже происходило. Вы знаете что-то о пожаре в городской больнице семнадцать лет назад?
– Да, мне папа рассказывал, – Алекс, казалось, не был удивлен вопросом. – Наших с Питером мам выписали на следующий день после него.
– А моя мама и миссис Эфрон тогда лежали на сохранении. Вы вообще откуда о том пожаре узнали? – озадаченно спросил Дэвид.
– Мне мама рассказала, – не растерялась Моника, – а в интернете я ничего не нашла, удивилась, конечно, но после всего, что вы сегодня рассказали…
– Да уж, – сказал Питер, – или Эмброуз настолько не признает ошибок, или все, что мы знаем о нашем городе точно, – это лишь его название. Но факт остается фактом: проект «Красный маяк», пожар в больнице, убийство Эмбер – это как бы и было… но только для нас.
– А вы слышали о попытках возобновить «Красный маяк»? – почему-то начала нервничать Анна.
– Из года в год, – кивнул Питер. – Возможно, есть люди, которые хотят его возобновить, и те, кто желает во что бы то ни стало помешать этому. И те, и другие, по сути, готовы на радикальные жесткие меры, дабы добиться своей цели.
– Откуда такие познания? – с подозрением уставилась на него Кэтрин.
– Я просто процитировал своего деда. Он умер уже очень давно, но я помню, как к нам неоднократно приходил какой-то человек в бежевом плаще, который выводил его на разговор. Деда надолго не хватало, и он его прогонял, после чего замыкался в себе и ни с кем, кроме меня, не разговаривал. Возможно, это только мои фантазии родом из детства, но…
– К моему отцу тоже приходил этот человек, – тяжело сглотнула Анна, – его бежевое пальто я помню досконально, а вот лицо человека – нет, оно словно размытое пятно. Папа принимал его у себя в кабинете, но после того, как заболел, визиты прекратились.
– По-вашему, это что-то вроде вербовки? – уточнила Кэтрин.
– Ответа мы уже не узнаем, – развел руками Алекс, – но в одном можно быть уверенными точно: наши родители умеют хранить секреты.
После особо мощного храпа Фред дернулся и проснулся:
– Вы испортили мне вечер.
– Мы думали, у вас всегда так высокоинтеллектуально проходят вечера, – улыбнулась Моника.
– Ага, в перерыве между охотой на лох-несское чудовище и распитием виски со снежным человеком.
– Прости, в следующий раз, как обычно, будем заплетать друг другу косички, – примирительно сказал Алекс.
– Да уж лучше бы посплетничали о новом парне Джессики Ноулз, чем говорить про физику, мать ее. Ученые, они же нелюди, ничего святого для них нет, все вычисляют и делят на ноль за чашечкой кофе.
– А вот тут ты не прав, – покусывая зубочистку, сказал Питер. – Большинство математиков те еще романтики и относятся к женщинам, как к науке: они их боготворят.
– А что им остается, если калькуляторы, в отличие от них, и то больше пользы приносят, – пробурчал Фред.
Я же, стараясь сделать это как можно незаметнее, покосилась на часы и, к своему огромному огорчению, поняла, что если не уйду сейчас, то опоздаю домой и мы с мамой вернемся туда, откуда начали.
Моника перехватила мой взгляд.
– Ох, Элисон, тебе пора, как жаль, но ничего, Алекс тебя проводит.
Я начала что-то смущенно лепетать себе под нос, Алекс же уверенно встал из-за стола и галантно подал мне руку, лукаво глядя сверху вниз. Призвав себя мысленно к порядку, я улыбнулась в ответ, протянула ему руку – его ладонь была теплой и сухой, отпускать ее совсем не хотелось.
Девочки с ребятами вышли нас провожать – все, кроме Лили, которой, кажется, надоело делать вид, будто ей с нами интересно, поэтому она ушла по-английски.
Я смотрела на то, как Алекс обувается в свои Nike, и не могла понять одну деталь: в чем же подвох? Сейчас, когда в моде безответная любовь, как такой парень, как он, мог обратить внимание на такую девушку, как я? Или все это обречено и мои отношения с Алексом приведут в ту же пропасть, куда попала Эмбер? Хотя тут уже возникает риторический вопрос: что лучше, разбитое сердце или свернутая шея…
