Грег хитро прищурился:
– Заниматься праздной деятельностью, – он провёл рукой вдоль одной из книжных полок и добавил: – Читать сказки. И не волнуйся, еды или сна тебя на этот раз никто лишать не станет.
А после этого он предложил мне самостоятельно выбрать любую книгу с полки со сказками. Я пожала плечами и, делая вид, что мне, в общем-то, всё равно, стала лениво прохаживаться вдоль полки, по очереди вытаскивая то одну, то другую книгу и разглядывая обложки. На самом же деле после слов Грега, что на этом сеансе мы будем читать, я ощутила неясный внутренний трепет. Одновременно два чувства овладели мной. Я опасалась, что снова ничего не пойму, и всё прочитанное покажется бредовым набором слов. Но в то же время надеялась, что волшебное устройство, оснащённое загадочной программой, поможет мне расшифровать скрытые смыслы этих текстов.
Я перебрала несколько книг, пробуя их на ощупь, будто на вкус. Присмотрелась к визуальному оформлению обложек. А самым большим открытием для меня стало то, что у бумажных изданий обнаружился свой специфический запах. Удивительно. Те книги, что читала я, невозможно было попробовать на ощупь или вдохнуть их аромат… И даже на объёмных голографических проекторах они оставались плоскими и не вызывали никакого трепета при изучении их содержимого.
Однако, в конце концов, при выборе возобладал именно зрительный компонент. Путём случайного перебора у меня в руках оказалась небольшая книга в переплёте из толстого ламинированного картона тёмно-красного цвета, напоминавшего цвет повязки – неизменной спутницы наших с Грегом сеансов. Но выбрала я эту книгу по другой причине. На ней был изображён белый кролик, одетый как человек по моде девятнадцатого или начала двадцатого века – на это намекала блузка с воланами, кружевными манжетами и кокетливым белым жабо. А его задние лапки были обуты в настоящие башмачки тёмно-коричневого цвета. И сидел чудной персонаж в истинно человеческой позе, опершись спиной о стену.
«Удивительное путешествие кролика Эдварда» – гласило название на обложке.
Этот очеловеченный зверёк своим необычным внешним видом напомнил мне истории про животных, которые я придумывала в детстве. Я тоже давала им человеческие имена. Мне вдруг показалось, что забавный кролик Эдвард смотрит большими синими глазами прямо на меня и просит: «Прочти мою историю!». И я не смогла ему отказать.
Грег приподнял брови, обнаруживая удивление, но возражений не высказал. Даже наоборот, одобрительно покачал головой, слегка выпятив нижнюю губу:
– Хороший выбор!
– И о чём эта книга?
– О любви. В самом высоком понимании слова. И о том, что этому чувству необходимо учиться.
– Учиться чувству… Разве это возможно? Я думала, чувства или есть, или нет. Разве не так?
– Так это или нет – думаю, ты сама поймёшь, когда прослушаешь всю историю до конца.
Дальше – стандартная процедура: мягкий диван, повязка, электроды, прерывистый писк и потрескивание прибора, лохматая голова и лапы Рика на моих коленях. И вскоре низкий и глубокий голос продавца эмоций отвёл меня прямиком в «дом на Египетской улице», где и началось более близкое знакомство с кроликом с обложки.
– Так значит, Эдвард – просто-напросто игрушка? – воскликнула я, услышав, как Грег перелистывает очередную страницу. – Но тогда зачем ему одежды? И почему его хозяйка Абилин относится к нему как к живому? Она что, сумасшедшая?
– А у тебя в детстве были игрушки, Мира?
– Да, конечно. Но это были «умные игрушки». Такие, которые тренируют речь и логическое мышление. У детей помладше – большие роботизированные интерактивные куклы. У более взрослых – конструкторы и головоломки различных уровней сложности. Каждый месяц мы проходили тестирование. И когда получали самый высокий балл, нам выдавали новую, более сложную головоломку, и…
Грег перебил меня:
– Нет, Мира, я не о таких игрушках. Была ли у тебя хотя бы одна собственная цацка – тряпичная, резиновая, да хоть из нанопластмассы? Не роботизированная, а самая обычная кукла или зверушка. Такая, которую ты брала бы с собой ночью в кровать, кормила с ложечки, заботилась о ней… или которая просто была бы для тебя неким подобием друга?
– Грег, ты не в себе? Зачем кормить игрушки с ложечки? Они же не живые и заряжаются за счёт водородных элементов питания!
– О Боги! Мира, это такая игра, – Грег произнёс это как-то устало. – Ладно, давай просто читать дальше… Быть может, ты поймёшь, что я имею в виду.
Он продолжил чтение, и я снова погрузилась в события книги. Должна признать, к красавчику-кролику по имени Эдвард Тюлейн я сразу прониклась симпатией. Он оказался весьма рассудительным и толковым персонажем, свободным от эмоциональных перепадов или привязок. Я не понимала, почему Абилин и её бабушка решили, что фарфоровый кролик должен любить свою хозяйку. Почему он вообще должен испытывать какие-то чувства к окружающим? Эдвард прекрасно чувствовал себя в одиночестве… И в этом был близок и понятен мне.
– Кажется, автор знал что-то об алекситимиках! В каком году он написал эту книгу? Обрати внимание, сколь глупыми на фоне Эдварда выглядят люди, ожидающие от него ответных чувств.
– Автор этой книги – женщина, и она написала её полтора столетия назад. Но не спеши с выводами. Эдвард мил снаружи, но совершенно пуст внутри.
Стыдно признаться, но тогда я восприняла слова Грега о внутренней пустоте игрушечного кролика буквально. Я думала, что Грег имеет в виду отсутствие у Эдварда каких-либо замысловатых механизмов и электроники. И лишь к концу книги мне стал понятен иной смысл этой метафоры.
По мере того как Грег продолжал чтение, события, происходящие с маленьким игрушечным кроликом, затягивали меня всё глубже и глубже. Я и не думала, что книга может творить с человеком такое. А может, причина не в книге, а в голосе Грега? Или всё-таки мои ощущения исключительно заслуга программы? Вместе с Эдвардом я лежала на дне моря, после того как выпала из рук Абилин во время путешествия на корабле. Вместе с ним ждала, что девочка отыщет меня и вернёт к жизни. Вместе с кроликом радовалась солнцу, когда нас, наконец, выловили после шторма незнакомые рыбаки. И бок о бок с ним отправилась в многолетние скитания по свету. Знакомилась с новыми людьми, и, кажется, стала привязываться к ним. Сначала неохотно, скорее, из одолжения позволяла брать себя в руки – только бы вновь не оказаться на морском дне. Но вскоре, с огромным удивлением для себя, я поняла, что привязываюсь к каждому новому встречному, особенно к детям. Я чувствовала боль в собственной груди, когда обстоятельства разлучали нас, и приходилось снова скитаться. Безвольно, не имея никакой возможности взять судьбу в свои руки.
Больше всего меня повергла в уныние смерть крошки Сары-Рут. Она называла Эдварда «Бубенчик» и укачивала на руках, словно маленького. Радовалась кролику, как самой большой награде, когда его только принесли. А ещё смотрела с такой любовью, от которой становилось тепло даже пустому фарфоровому тельцу. Интересно, как это – смотреть с любовью?
