Но в дни наших первых встреч я ощущала лишь дискомфорт от такой формы взаимодействия. Стремясь поскорее отвести фокус внимания от себя, я переводила разговор на самого Грега:
– А ты? Чем же таким необычным наполнена твоя жизнь, что ты считаешь эмоции и чувства её неотъемлемой частью?
Грег как будто только и ждал этого вопроса.
– Я расскажу тебе кое-что о своей жизни. Но в нашем случае слова, не подкреплённые личными ощущениями, ничего не стоят.
В его руках появилась уже знакомая повязка, которая одним своим видом гипнотизировала меня обещанием нового чувственного опыта.
Я приготовилась целиком превратиться в слух.
Грег привычным движением ловких рук закрепил на моей голове повязку и, приладив электроды к моим вискам, макушке и затылку, начал свой рассказ. Простой, искренний, незамысловатый. Но всё его повествование пронизывал мощный поток чувств и эмоций – таких разных, и в то же время так гармонично дополнявших друг друга и саму историю, что я невольно стала ощущать себя частью этого чуждого мне мира, этой незнакомой доселе жизни.
Но каким образом несколько электродов сумели заставить меня так глубоко проникнуться историей Грега, всё так же оставалось загадкой.
Он называл каждую эмоцию, которую испытывал – которую МЫ испытывали – во время его рассказа, и к концу сеанса я поняла, что уже умею отчётливо выделять среди этих эмоций те самые, базовые, о которых Грег так красочно поведал мне в начале встречи.
Страх, гнев и радость определялись ярче всех других. И я вынуждена была признать: они действительно находили отражение в определённых участках моего тела. Я ощущала это физически!
Грег вспоминал эпизоды из своего раннего детства, и благодаря чудо-программе и электрическим импульсам, бегущим по проводам, в этот момент я сама смотрела на мир глазами трёхлетнего ребёнка. Я удивлялась: неужели человек может помнить себя в таком возрасте? Мои собственные воспоминания начинались лет с пяти-шести, а Грег помнит себя совсем малышом! Вслед за удивлением я, забывая себя, погружалась в проживание кружевной нежности от крепких маминых объятий, ныряла в захлёстывающую радость от получения в подарок давно желанной игрушки – большого деревянного кораблика. Восторг и бесконечная благодарность: папа сделал его своими руками, специально, чтобы порадовать сына в день рождения. Но уже через минуту меня накрывал гнев оттого, что двоюродный брат сломал на любимом кораблике сразу две мачты. Сломал не случайно, а со злорадством, из зависти. Жгучая обида и злость, а на смену им – смешанное чувство страха и возбуждённости во время первой в жизни драки. Торжество и гордость – обидчик проучен, справедливость восторжествовала.
Я качалась на волнах воспоминаний Грега о семейных праздниках, об уютном бабушкином доме у речки, о первых уроках в школе домашнего типа, где учительница была похожа на маму, и у неё были такие же удивительно тёплые руки, пахнущие яблочным мылом. Простые радости наивного, простодушного детства типичного эмпата, ещё не столкнувшегося с большим миром.
Но однажды детство всё-таки заканчивается и у эмпатов. У всех по-разному. Но мне пришлось погрузиться в переживание безудержного горя девятилетнего мальчишки, потерявшего отца. Банальное кровоизлияние в мозг. Его можно было спасти. Но в местной лечебнице, пережившей незадолго до того пожар, не было оборудования, необходимого для проведения операции. А в городские клиники жителям трущоб путь закрыт.
Кроме Грега в семье, оставшейся без кормильца, было ещё два его младших брата и полугодовалая сестрёнка. Всех детей мать воспитывала сама, без помощи интернатов и не получая ни цента от Комитета социального развития ОЕГ.
– После смерти папы душевную боль утраты мне помог пережить страх потерять ещё и маму или кого-то из младших. Близкая родственная связь у большинства эмпатов сопровождается чувством глубокой любви и привязанности, боязнью потерять близкого, желанием сделать всё возможное ради его благополучия. Поэтому с тех пор в свободное от учёбы время я брался за любую посильную работу, желая помочь матери прокормить нас четверых, – Грег заканчивал рассказ, уже сняв с меня повязку и убирая оборудование.
У меня давило в груди и щипало в глазах. Тело реагировало странно, и я думала только об одном: если Грег сейчас начнёт задавать мне вопросы или просить моего мнения или комментариев по поводу всего услышанного, я просто молча уйду, чтобы не упасть в обморок от потери сил прямо здесь. В конце концов, дарккоины за сеанс он получил наперёд, и я вольна распоряжаться оплаченным временем на своё усмотрение.
Но невероятная чуткость моего продавца эмоций, видимо, никогда не подводила его: не сказав ни слова, он просто принёс мне стакан воды. А затем удивил новым предложением. Точнее, просьбой:
– Я собираюсь набросать твой портрет, если позволишь. Прямо сейчас. Это будет недолго. Потом ужин, – Грег подмигнул, а Рик при слове ужин» поднял голову и издал звук, похожий на одобрительное урчание. Только сейчас я осознала, что пёс просидел у моих ног на протяжении всего сеанса.
Я не отказала Грегу в его просьбе. Хотя сама не испытывала ни малейшего интереса ко всему процессу и ни разу не попросила показать, что у него получается. Но я была рада этой своеобразной передышке и нашему обоюдному молчанию. Просто сидела, безучастно позируя и переваривая всё услышанное и «пережитое» за последний час. Странно, но в тот момент в голове не было никаких конкретных мыслей – скорее, невнятный шум. Однако не покидало ощущение, что эмоции, переданные мне Грегом через электроды, остались во мне и продолжают оседать где-то внутри. Не в голове, нет. Они пробирались в моё тело, блуждали в поисках пристанища, и, наконец, нахально обосновывались в облюбованном участке. Наблюдение за этими ощущениями так сильно захватило моё внимание, что я и не заметила, как Грег закончил набросок.
Во время ужина я отказалась от продолжения сеанса передачи эмоций.
– Кажется, мне хватит на сегодня впечатлений. Давай просто поедим?
Грег не стал возражать, и ужин мы провели в таком же молчании, а на мне не было ни повязки, ни электродов. Впоследствии, правда, я немного пожалела об этом, поскольку не запомнила, что именно мы ели. Также как не отследила, был ли приятен вкус еды. Просто машинально набивала рот, стараясь восстановить равновесие ума мыслями о незавершённых рабочих проектах.
* * *
В тот вечер я не стала включать автопилот по дороге домой, а села за панель управления глайдером сама.
Сработали компрессоры подачи воздуха. После короткого шипящего звука корпус глайдера приподнялся над поверхностью дорожного полотна и плавно устремился в сторону Центрополиса.
Огни ночного города сливались в бесконечные неоновые нити разных цветов.
Лавируя между другими глайдерами, я неслась по магистрали, пересекающей кольцо за кольцом, и мой взгляд то и дело выхватывал рекламные и мотивационные голограммы.
«Непрерывный карьерный рост – признак успешной личности».
