Но теперь у меня есть козырь. Галицкий подбросил отличную идею. Припомню им тот случай и скажу, что Макаров умер из-за того моего проклятья.
Это действительно супер-идея. Она мне так нравится, что обещание, данное Нелли перестаёт казаться нереальным.
Пусть все узнают, что я опасен. Пусть остерегаются и уважают. Брать на себя ответственность за смерть Макарова не особо приятно. Но никто не обещал, что будет легко. К тому же, я не должен расслабляться и забывать, что мне пофиг.
Тренируюсь курить за хозяйственным магазином, там такой закуток, где бомжи в туалет ходят. Мерзко, но зато никто из маминых знакомых не увидит. Мне, конечно, пофиг, но на маму это не распространяется.
Вкус у сигарет омерзительный. В горле першит, язык щипет, голова становится чугунная. Не понимаю, что приятного люди в этом находят, но делать нечего.
Кое-как приноравливаюсь затягиваться так, чтобы проглатывать дым и потом его выдыхать из себя, а не тупо выпускать изо рта. Однако больше одной выкурить не могу, такое ощущение, что уши заложило и подташнивает, будто укачало.
Но я всё равно очень доволен собой и весь вечер репетирую перед большим зеркалом крутые позы с сигаретой. Знаю, что выгляжу глупо и по-киношному нелепо, однако я так же в курсе, что репетиция выступления перед зеркалом приносит отличные результаты. По крайней мере при подготовке докладов я всегда делаю именно так.
На следующий день я так вдохновлён своим новым образом, что совсем забываю прикрыть белую рубашку и на входе в школу снова попадаюсь завучихе на глаза. Она останавливает меня и так долго кричит, ругаясь, что мозг начинает взрываться.
— Это в последний раз! — напоследок предупреждает она. — Если ещё раз подобное повторится, позвоню твоей маме, пусть приходит и переодевает тебя.
На первых двух переменах из школы обычно никто не выходит, мало времени, да и охранник не выпускает, всё начинается на третьей. Кто-то бежит в столовую, а кто-то за гаражи.
Выхожу, как ни в чем не бывало за Титовым, он мельком оглядывается, но торопится догнать ушедших вперёд. И я просто иду следом. Немного не доходя гаражей, он оборачивается.
— Святоша? — в глазах вспыхивает удивление. — Тебе чего?
— То же, что и тебе, — делаю вид, что его внимание меня напрягает.
Это даётся без труда, потому что обычно их общее внимание к моей персоне действительно напрягает.
— Пацаны, глядите, кто припёрся, — тут же оповещает собравшихся за гаражами Титов.
Здесь не только наши, но и ашки, и десятый класс, девчонки тоже, включая Румянцеву. Всего человек двенадцать. Стоят группками, а кто-то и сам по себе.
— Чё припёрся? — тут же набычивается Журкин.
Окинув его равнодушным взглядом, я отхожу чуть в сторону. Типа я не с ними. Вытягиваю из пачки сигарету, вставляю в зубы и глубоко затянувшись, прикуриваю. Пока всё идёт хорошо, я не кашляю и дым из ушей не валит. Во рту по-прежнему гадостливо, но перетерпеть можно. Достаю телефон и утыкаюсь в него, будто читаю. Реакция не заставляет себя ждать.
— Совсем попутал? — Журкин, кажется, теперь у них за главного. Подходит ко мне и сверлит бычьим взглядом. — Пошёл вон отсюда.
— Не мешай, — отмахиваюсь я от него. — Дай параграф дочитать.
— Какой к чёрту параграф? — обалдевает он. — Ты сюда дорогу забудь.
— Фигасе! Святоша курит, — подваливает Румянцева.
Она настроена более доброжелательно, чем они, за что я ей очень благодарен.
Ляпин принюхивается:
— Походу ладан.
— Ты правда ладан куришь? — хрипло смеётся Румянцева.
— Я курю фимиам.
— А это что такое?
— Типа ладана только круче.
— Дрянь какую-то курит, — морщится Титов. — Табачище дешевый. Небось отечественный.
— Погодите, — останавливает их Журкин. — Я, кажется, доходчиво сказал ему отваливать. Или он нарочно нарывается?
— Послушай, — тороплюсь сказать я, потому что сигарета от глубоких затяжек почти истлела, а перемена скоро закончится. — Я хожу, куда хочу. Ясно? И ты или кто-то ещё мне не указ.
— Это он без Макарова борзеть начал, — подтявкивает Титов.
— Именно! — Журкин бьёт мне по руке с телефоном. — Это ты нарочно пришёл, да? Позлорадствовать над Сашкой?
Убираю телефон в карман и достаю ещё одну сигарету, снова картинно прикуриваю и ухмыляюсь.
Мне уже совсем дурно, в голове плывёт, а желудок сопротивляется интоксикации.
— Я пришёл нарочно, — признаю я. — И теперь буду приходить всегда. Чтобы каждый раз, глядя на меня, вы вспоминали Макарова. И то, как он оступился. И как был наказан. Чтобы смотрели и помнили, что за всё в жизни нужно расплачиваться. Быть может не сию секунду и не громом среди ясного неба, а всего лишь мокрым асфальтом или фонарным столбом. Бог всё видит, пацаны, и вы у него уже не на хорошем счету.
Лицо Журкина вытягивается, Титов бледнеет, на губах Румянцевой блуждает недоверчивая, но испуганная улыбочка.
— Хочешь, чтобы мы связали его смерть с тобой? — она косится на остальных пацанов.
— От вас я ничего не хочу. Просто сказал и всё. Дальше, решайте сами.
В школе звенит звонок, ашки и десятиклассники сваливают, а наши замирают в непонятках.
Судя по всему их пробрало. Они вроде и наехать хотят, но теперь уже не знают, стоит ли.
На этой фееричной ноте я горделиво вскидываю подбородок, разворачиваюсь, с одной лишь мыслью: поскорее добежать до туалета, однако делаю шаг и организм, придя в движение, больше не в состоянии сдерживаться. Ноги подгибаются и меня позорно тошнит прямо на глазах у всей Макаровской шоблы.
Глава 10. Нелли
«Ну-ну. Если не возражаешь, спрашивать, как ты собираешься это делать, я не стану, но с нетерпением буду ждать отчёта. Можно даже фото или видео».
Сообщение улетает, однако остается непрочитанным. Облокотившись на стол, гипнотизирую взглядом телефон и жду ответа, но Глеб вдруг выходит из сети. Экран гаснет. Становится тоскливо и холодно.
Разговор с ним настолько увлек, что день пролетел незаметно: я смеялась, удивлялась, сочувствовала и спорила, хотя, по всем раскладам, должна была плакать в подушку, проклинать Орлову и мучиться в компании собственных тараканов. Этот парень — полный псих, но мне его уже не хватает.
Друзей в реале у меня давно нет, а на расстоянии — не было никогда. Я считала знакомства в сети мутной темой, попусту отнимающей время, но сегодня поняла, что это не так. Где-то в астрале открылась дверца, и мы, находясь в разных городах и в сотнях километров, прошли через нее и посидели рядом, смеясь и похлопывая друг друга по плечу.
Тишину нарушают бормотание соседского телевизора и визг Бориной инерционной машинки, в свете настольной лампы поблескивают стеклянные стеллажи и серебристые ручки шкафов. Но мир больше не ограничивается пределами восьмиметровой комнаты, не кажется пустым и враждебным, потому что нашелся Глеб — еще одна обитаемая планета посреди мертвого космоса.
