Сегодня Неля выглядит как никогда привлекательно. На щеках лёгкий румянец, глаза блестят, волосы небрежно подняты, но несколько тонких светло-розовых прядей спадают на гладкую белую шею. Я рассматриваю её так, словно в первый раз увидел. Думаю, она чувствует, что нравится мне, отчего немного смущается и это не только кажется мне милым, но и придает уверенности.
— Эй, ты куда смотришь? — секунда и изображение перемещается в потолок.
Видимо я отвлёкся или потерял нить разговора, потому что не сразу понимаю о чём это она.
— Ты чё тут удумал? Я тебе вебкам что ли?
— Никуда я не смотрел, — поспешно заверяю я. — Тебе показалось.
— Точно?
— Клянусь.
— Ладно, — Нели снова поворачивает камеру на себя. — А то знаю я вас.
— Кого это нас?
— Кого-кого, парней.
— Часто пристают?
Она с подозрением прищуривается, словно я пытаюсь её подколоть.
— Бывает.
— И как ты реагируешь на это? Злишься? Или в глубине души тебе приятно? Ведь это означает, что ты красивая.
— Это означает, что они озабоченные и больше ничего! У них в глазах только сиськи и задницы. И к красоте это не имеет никакого отношения.
— Твой Артём тоже озабоченный?
— Причём тут Артём?
— Да, так. Любопытно.
— Артём нормальный.
— То есть у некоторых озабоченных есть привилегия называться нормальными?
— Перестань. Ты его не знаешь.
— У меня чуйка.
— Не говори глупостей. Тебе показалось.
— Слушай, я вот сейчас кое-что спрошу, только не нужно сразу психовать, хорошо?
— Всё зависит от того, что ты спросишь.
— Это только вопрос.
— Ну, хорошо. Давай.
— Мне, вот, давно интересно. А для чего люди обмениваются фотками своих сисек и членов? Ты извини, я правда не понимаю. Возможно это оттого, что я никогда ни в кого не влюблялся, но даже когда представляю, что влюбился, всё равно не понимаю.
— Ты совсем идиот?! С чего ты решил у меня спрашивать?
— Просто подумал, может, знаешь.
— Считаешь, я подобным занимаюсь? — она неожиданно растеряна. — Я произвожу такое впечатление?
— Да, нет же, — тороплюсь пояснить я. — Мы же просто болтаем. Чего сразу переводить на себя?
— То есть это не намёк и не провокация? — она наклоняется к камере и вглядывается в неё, будто пытаясь заглянуть мне в глаза. — Потому что если намёк, то до свидания.
— Какой ещё намёк? — я подозревал, что она плохо отреагирует, но не удержался. Давно хотел у кого-нибудь спросить, но у кого спросишь про такое? — Я же Святоша, забыла? Я же всё это осуждаю.
— Точно? — она с недоверием мнётся.
— А то! Я бы тебе сказал тоже «до свидания», если бы ты это предложила.
— Я? — её глаза забавно округляются. — Зачем мне такое предлагать? Ты сам об этом заговорил.
— Это я тебя проверял. Твою моральную устойчивость.
— Всё ясно, — иронично усмехнувшись, она расслабляется. — То, о чём ты спросил, это не про любовь.
— А про что? — нарочно подыгрываю, изображая простодушное удивление.
Если ей так легче, пусть думает, что я воинствующий моралист. Но на самом деле, у меня нет никакого мнения по этому поводу. Я никого не осуждаю. Просто к себе применить не могу, а потому не понимаю. Мне всего лишь интересно и даже любопытно, как это работает. Но Нелли тоже, похоже, не знает. А значит и нервировать её попусту не стоит.
— Короче, Глеб, — она принимает многозначительный вид. — Люди живут так, как им нравится. Ясно? И ты не в праве никого осуждать. Секс — это неотъемлемая часть человеческой жизни.
— Ладно. Понял.
— Ты специально так говоришь, да? А сам небось думаешь, что если я надела короткую юбку, значит развратная?
— Если честно, я об этом не думал.
— А разве вы все не так думаете?
— Кто мы?
— Ну вы… Святоши.
— За всех святош не скажу, но лично я так не подумал.
Неля снова смотрит с подозрением:
— Какой-то ты мутный.
— Есть немного, — признаю я. — Но это врождённое. Знаешь, как с этим тяжело жить? Я ведь не только снаружи мутный, у меня и внутри такая же ерунда.
— Что ты имеешь в виду?
— Чувства, мысли, желания — та ещё муть. Вот есть люди, которые понимают себя и знают чего хотят, а я не понимаю. Иногда даже не могу определить хорошо мне или плохо. Вот сижу я, к примеру, дома, за окном: дождь, сырость, холодрыга и мне хорошо. А потом вдруг представляю, что пока я вот так сижу, люди где-то живут интересной, насыщенной жизнью: путешествуют или изобретают что-нибудь, веселятся или становятся звёздами, и сразу плохеет.
— Ой, тебе ли жаловаться? — фыркает Неля. — У вас в Москве столько всего классного. Ходи куда хочешь, делай, что хочешь. Вы просто зажравшиеся и ленивые.
— Угу, — в её словах есть доля правды, но совсем крохотная. — Интересно, как ты себе это представляешь? Сижу, я такой, сижу, а потом раз и пошёл в Третьяковку? Или в зоопарк? Или рванул на велике в трип по Золотому кольцу?
— Это сарказм?
— Само собой. Когда мне будет сорок, я, может, так и сделаю. Но сейчас ходить по этим местам в одиночку ещё тоскливее, чем сидеть дома.
— Ты сейчас ноешь что ли?
— А похоже?
— Ты вроде бы говорил, что тебе никто не нужен.
Ей удаётся меня зацепить. Казалось бы ничего такого, но я неожиданно злюсь, чувствуя нелепую беспомощность.
— Это потому что я мутный. Что и требовалось доказать.
— Эй, ты чё? — она тут же улавливает смену моего настроения. — Я же не в обиду сказала. Мне вот тоже не с кем ходить. И я знаю, что это грустно.
Несколько секунд мы оба молчим.
Непринуждённость застревает у меня в горле. Ругаю себя за то, что повёл себя, как слабак и нытик. Ведь жалоба жалобе рознь. Когда жалуешься осознанно и рассчитываешь на сочувствие — это одно, но когда тебя жалеют за откровенность, становится не по себе. Когда я заговорил про фотки сисек, то очень боялся, что она закончит разговор, а теперь даже хотел этого. Ну, что ещё я её сейчас скажу? Она и так всё понимает.
— Глеб, — наконец произносит она, не отводя взгляд. — Ты не один.
— Я не это хотел сказать!
— Ты не один такой. Просто знай это!
Глава 20. Нелли
Дождь разошелся, стучит по стеклам — не нужно выглядывать в окно, чтобы понять: весь вторник придется зевать, мерзнуть, дрожать и бороться со сном. Одно дело, когда остаешься дома и, укутавшись в теплый плед, потягиваешь кофе и самозабвенно шьешь, и совсем другое — когда на ближайшие пять часов безрадостной перспективой маячит родная школа.
