Глава 1
— Кровная месть — главное в жизни григорианца, — прошептала я на ухо командора Лиама. — Молодой генерал станет оберегать честь семьи, не касайтесь в разговоре его родных. Он может вызвать вас на поединок.
Я перевела дух и отступила на полшага. Теперь я находилась за спиной своего хозяина.
По углам шлюзовой площадки стоял почетный караул. Второй заместитель занял место по левую руку командора. Мы ждали первой встречи старых противников, и воздух искрил от напряжения. Великий день. Если случится чудо и мирный договор подпишут, он положит конец Десятилетней войне. Войне, в которой мой народ проиграл и заплатил дань десятью тысячами рабов. Я одна из них.
Я снова приблизилась к уху Лиама:
— Пожелайте удачи и процветания его супруге. Он не женат. Для григорианца это равно пожеланию благополучия рода.
Со своего места я видела лицо Лиама полубоком: прямой нос под козырьком фуражки, массивный подбородок и краешек брови. И сейчас эта бровь приподнялась.
— Почему не женат?
— Возможно из-за молодости генерала и долгой войны. Точных сведений нет.
— Назад.
Я отступила, одернув китель. На мне была форма вспомогательных сил — на военную, как и на личное оружие, я не имела права. Она была черной, чтобы с первого взгляда понимали кто я. Рядом с белым парадным мундиром Лиама и синей формой флотских она смотрелась позорным пятном.
Шлюзовые двери пришли в движение.
Лиам подобрался, солдаты забряцали оружием, один в боковом коридоре опустился на колено, используя угол в качестве укрытия. В любой момент были готовы открыть огонь. Война затронула многих, но к финалу лишь один народ не сложил перед агрессором оружие. Я считала, что Григ победит, но после оглушительных сражений стороны пришли к примирению. Соглашение подпишут на равных, как бы Лиам ни скрипел зубами.
Наконец, массивные створки разъехались. Три фигуры за ними, плохо видные с залитой светом площадки, направились к нам, и я поняла, что темнота в глубине шлюза обманчива — за ними стояла стена бойцов в темной броне.
Григорианцы на голову выше человека и центр тяжести у них смещен вперед. Если смотреть сбоку, кажется, что они сгорблены, впечатление усиливали мощная шея и массивный плечевой пояс. Серая кожа была гладкой везде. Лицо — нечто среднее между человеческим лицом и звериной мордой. Оно было рельефным, с резко выдвинутым лбом, под которым пряталась человеческие глаза. Желтые, с черной каймой вокруг радужки, они больше всего выдавали сходство с человеком — в них светился разум. Узкий нос с резко очерченными ноздрями и рот, почти лишенный губ, напротив, были похожи на черты животного.
Генерал Эс-Тирран шел в центре — худощавый, но выше остальных. Он припадал на правую ногу — едва заметно, но среди этого народа принято скрывать травмы. Ранен он тяжело. Исцарапанная темно-серая броня, похоже, прошла всю войну.
Лиам подал руку первым — на Григе рукопожатия не в ходу. Эс-Тирран замешкался, но ответил тем же.
— Приветствую, Эс-Тирран, — сказал Лиам. — Желаю процветания вашей супруге.
Григорианец смотрел мимо, оглядывая присутствующих. Желтые глаза остановились на мне, ощупали черную форму — он понял, что я рабыня.
— У меня нет супруги, — он повернулся к Лиаму. — Я принес клятву.
Голос оказался тихим, вкрадчивым, он влез под кожу и потек в венах вместо крови. Незаметным движением я согнала с руки мурашки.
Недолгая заминка и я почувствовала, как злится Лиам — он не понял слов григорианца, но сообразил, что оплошал. Моей вины не было — я сама не поняла, о какой клятве речь и почему генералу не понравилось пожелание.
— Церемония состоится завтра в восемь утра, — отчеканил Лиам. Ладонь прижалась к бедру, словно он хотел вытереть ее о белоснежные форменные брюки. Прижалась и застыла. — Будьте моим гостем. Вас проводят в каюту.
— Сам доберусь, — желтые глаза вернулись ко мне. — Пришли девушку. Обещаю, что не наврежу твоей рабыне.
«Да хоть съешь ее» — читалось в раздраженной позе Лиама, но он просто кивнул.
Старые враги разошлись.
Командор развернулся и пошел по коридору, Эс-Тирран остался на площадке. Я поспешила за хозяином. Григорианцы пробудут на «Стремительном», пока договор не вступит в силу.
— Вонючая рептилия, — зашипел он, брызгая слюной, как только мы скрылись за поворотом.
Я подала платок, который всегда держала наготове. Лиам бешено обтер руки и отшвырнул в сторону. Я подобрала на ходу.
У лифтов мы остановились. Командор поднимется на мостик — мне туда нельзя.
— Рива! Приди к нему сегодня, будь гостеприимна. Потом расскажешь.
Я кивнула, тщательно следя, чтобы лицо осталось безмятежным — эмоции на «Стремительном» не приветствуются.
Лиам скрылся в лифте. Когда дверцы захлопнулись, скрывая стройную спину, обтянутую белым кителем, я выдохнула. Не раскисай. Всего один вечер. Всего один…
Я красивая женщина. Наверное, поэтому оказалась на флагмане.
Когда меня забрали, я закончила начальный курс ксено-этики и, несомненно, это тоже послужило причиной. Но главное, что я была молода и подходила под вкусы Лиама.
Вот уже час в своей маленькой сумрачной каюте я пыталась настроиться на нужный лад. Живу я плохо, но лучше, чем другие рабы. Здесь нет окон, кровать — узкая койка с темно-синим одеялом, пол металлический. Даже раковина в санузле жестяная и темно-серая — из сырого железа. На моей планете заключенные живут лучше.
Вечер на «Стремительном» официально начинался в шесть — это через полчаса. К этому времени я должна быть в апартаментах Эс-Тиррана.
Вместо формы я надела черное платье до колен и соорудила прическу наподобие «корабельного узла», но свободнее — пышную и небрежную.
Подошла к зеркалу. Сильнее всего на моем лице выделялись глаза, большие, синего цвета — в моем мире это признак красоты. Татуировка вокруг пушистых ресниц делала их выразительнее. Вот уже два года из них не уходила печаль, превращая и без того глубокий взгляд в настоящую морскую бездну.
У меня темные волосы и смуглая кожа — раньше была, пока не выцвела за годы на «Стремительном». Платье открывало плечи и мертвенно-белый свет падал на них бликами. Я страшилище. Но вряд ли григорианец отошлет меня обратно — они неразборчивы в связях. Наверное, ему нужна компания. Поговорить, выпить, уйти к себе… Умоляю.
Без одной минуты шесть я стояла перед дверью Эс-Тиррана. Не стучала. Стояла и ждала.
Меня впустили ровно в шесть. Солдат, открывший дверь, вышел за порог, и я осталась одна посреди великолепной каюты для высших офицеров. Мягкий, но яркий свет заливал мозаичный пол — теплый, ровный и глухой. Когда идешь по такому, не слышно шагов. Поэтому когда я подошла к огромному иллюминатору, захваченная шикарным видом на станцию всю в огнях, Эс-Тирран меня не услышал.
