Названный Шантары служил в одном подразделении с Эдетт. Думаю, оттуда и слухи о скорой свадьбе. Сама она получила увольнительную из-за гибели сестры. Значит, осталась последней в семье.
— Он скоро вернется. Пригласи меня, — попросила невеста Шада. — Слышала по секрету, причины для короткой клятвы у вас были!
— По секрету — не за общим столом.
Обе белозубо рассмеялись. Эдетт сделала странный жест — приложила руку к груди напротив сердца, а затем к запястью Шантары. Я такой не видела. Жест подруг, боевых товарищей, незнакомый мне, но и без перевода ксено-этика понятный — мы близкие. Очень сердечный жест.
— Ты беременна? — вновь переспросила Лиана, не нервничала, но была явно заинтересована и ей не нравилось, что дочь не отвечает на прямой вопрос.
Шантара вновь ответила смехом.
По фигуре не скажешь, сестра Шада была стройной и тонкой. Но григорианки, несмотря на такое сложение, не ходили сильно пузатыми. Только на последних месяцах становились потолще. Ребенок рождался небольшим и худосочным, дольше рос, зато меньше хлопот доставлял матери при рождении. Почти до самых родов григорианки не только сохраняли подвижность, здоровье, но даже боеспособность. Может поэтому они были такими смелыми: меньше зависели от условий, мужа, семьи, рождая ребенка. Могли защитить себя и детей.
Теоретически даже Эдетт могла быть в положении. Ее отстранили бы от полетов только при изменении очертаний тела, а это почти перед самыми родами. Два-три месяца, и снова можно сесть в кресло истребителя.
Кто знает, может, поэтому они сильнее нас. Поэтому победили в войне.
— Что планируешь делать, Эдетт?
— Переведусь на одну из лун, как мама выйдет из траура. Предложили выгодный контракт. Ведущей в сторожевую пару.
— Тяжелая работа.
— Кто-то должен нас охранять. Принимать на себя удар в случае атаки. Шад… он ведь тоже так поступил, когда бросил меня.
— Не говори так, — мягко сказала одна из женщин. — Ты знаешь, почему он сделал это. Он покинул тебя не из любви к другой, а из любви к своей стране. Это его долг.
— Мне не легче! — резковато ответила она, и стремительно встала, звякнув кинжалом и кольцами в волосах.
Запахнула плащ. Не прощаясь, направилась прочь. Движения резкие, но не от злости — они в принципе так двигаются. Хотя мне показалось, Эдетт была раздражена.
Не смирилась с расставанием.
Не все государственный долг выше своего ставят, а если и так — это чувств не отменит.
Я была счастлива, что Эдетт не заговорила со мной. Нападения — даже словесного — я бы не вынесла. Сидела бы и давилась слезами, как накануне в спальне мужа рыдала и тряслась в страхе, что он вернет меня Лиаму.
Минута молчания, как по умершему, и они вновь заговорили.
— Эдетт тяжело переживает. Рива, ты была неучтива с ней.
— Что? — я очнулась от мыслей, с удивлением услышав свое имя. Надо же, обо мне вспомнили. — Неучтива? Я приветствовала ее.
— Но не пожелала ей благополучия. У Эдетт труднейший период.
Я облизала губы и… промолчала. Спорить нет смысла. Как ксено-этик я знала, что ничего плохого не сделала, только ее не переспоришь. Она просто цепляется. Должно быть, Эдетт ей нравилась.
Замечание Лианы было не лучше язвительных слов Эдетт, скажи она их. Я ведь никого не трогаю, специально веду себя тихо, стараюсь быть незаметной. Но, кажется, за столом я центральная фигура. Не выпадаю из поля внимания ни на минуту.
— Мама, не нужно, — резковато сказала Шантара.
В тоне читалось усталое: «Отстань от нее».
— Я лишь забочусь о том, чтобы все было благопристойно. Эдетт…
— Не надо, — сказала ее дочь. — Я тебя понимаю. Но легче от этого никому не станет.
— Простите, — сумела я вставить, чтобы никого не напрягать. — Вы правы, больше этого не повторится.
— Не пресмыкайся, Эми-Шад, — рыкнула Шантара.
Я прикусила язык и прикрыла глаза. Никогда не смогу перестроиться на их мировоззрение и речь. Это нереально. Мы слишком разные и вечно избегать общества я тоже не смогу. Это будет ад, а не жизнь. Надеюсь, Шад сдержит слово. Когда мы уйдем, станет легче.
Я едва дождалась окончания прогулки. Женщины разошлись по домам, я хотела спрятаться в спальне, но Шантара и Лиана разошлись по комнатам на полуденный отдых. Я как будто осталась в доме одна, а четыре стены мне надоели.
Я зашла в пустую кухню, не уверенная, что правильно поступаю. Даже служанок нет. Чувствовала себя воровкой — это не мой дом.
За окном пылала жара. Полдень был раскаленным и сухим. Абсолютно безветренным. Где Шад и его отец — не знаю, а у Лианы постеснялась спрашивать. После того, как она отчитала меня за пустяк, в котором я и виновата не была, даже на глаза ей попадаться не хотелось.
Глядя на пылающую улицу, я думала о маме.
Ей бы не понравилось здесь. Теперь я поняла, почему здесь так мало зелени — в этом адском пекле не выживает ничего, кроме мелких цветов, и те смертельно ядовиты.
Меня беспокоило, что Шад неизвестно где со своим отцом, и кто знает, о чем они могут говорить.
Вернулся он через несколько часов, когда жара спала.
Вошел в дом, распахнул плащ. Он был один, без отца. Мрачно мазнул по мне янтарным взглядом и сказал:
— Рива.
Я чуть кивнула: между членами семьи необязательны официальные приветствия. Вопросительно смотрела на него, но он безмолвствовал. Будет ли приличным спросить, где он был? Я не решалась, просто смотрела, как Шад отстегивает кинжал, снимает снаряжение, а затем… представила на своем месте Эдетт.
Как бы она поступила? Не думаю, что слова бы не могла выдавить. Прямо бы мужа спросила обо всем, что интересует.
— Где ты был?
Меня снова обжег мрачный взгляд, от которого сердце ушло в пятки.
— Искал новый дом для нас.
Хорошая новость. Или не нашел — потому угрюмый?
— Когда мы переезжаем?
— Завтра. Сегодня последний ужин в кругу семьи.
Наверное, дело не в доме, и не во мне. Шестым чувством я поняла, что у него был непростой разговор с отцом. Я тихонько вздохнула, понимая, что пережить еще и ужин с Лианой будет непросто.
Ужин начали рано.
Я хотела помочь, но ни Лиана, ни Шантара не подумали заглянуть на кухню. Ужин готовили служанки. Накрыли в беседке. К вечеру жара спала, появилась прохлада, какую в полной мере ощущаешь, только попав из раскаленного воздуха. Ожили белые цветы, поникшие во время зноя.
В беседку я шла с Шадом.
И как будто по иглам или по раскаленным углям ступала. Каждый шаг в чужом доме, на чужой земле, причинял мне душевную боль, словно внутри кровоточащая рана. Как и у него. И у его бывшей названной. И она тоже слышала, что Лиам выжил: все было бессмысленно. Как бы я хотела уйти… От семьи, Шада, улететь с этой планеты. Вдвойне больней, что это невозможно.
