До вечера я пролежала, как овощ: из-за ударной дозы успокоительного не ощущая ничего, кроме отупения.
Руслан отпустил Ника и сел на его место.
Мне пришлось повернуть голову, чтобы его видеть. Затем мне надоело, и я легла прямо, глядя в потолок. За день с Ником привыкнув к молчанию, я не хотела ничего спрашивать. А может, это снова транки виноваты.
— Как ты? — он начал гладить волосы.
Кажется, его слегка обеспокоило, что я смотрю в одну точку и молчу.
Он прав. Это не норма.
— Мне плохо, — призналась я.
— Я нашел, кто это сделал.
Я перевернулась на бок и цепко уставилась на него. Простая фраза заставила меня ожить. Страшно оказаться под прицелом в игре на выживание, и не знать, кто твой враг. Это лишает сил и ввергает в апатию. Медленно убивает, по капле выжимая жизнь.
— Повар, — Руслан отвел глаза. — У нас проработал почти пять лет, был на хорошем счету. Напрямую для тебя не готовил, но имел доступ к сырью. Делал марципан.
Я сглотнула, представляя, как этот гад измельчает целую упаковку абортивных таблеток вместе с миндалем. На кухне «Авалона» раньше у меня врагов не было.
— Зачем? Кто его нанял?
— Он говорит, что его заставили. Якобы взяли заложники семью, если он не сделает этого. Пытался сбежать, но мы его задержали. Выяснилось, что у него большие долги, любил поиграть на тотализаторе, казино, карты.
Руслан говорил тихо и спокойно, в полумраке больничной палате я почти не видела выражения его лица, но видела, что оно неподвижно.
Пытался сбежать — значит, за ним посылали Зверя?
Что с ним сделали?
Не то, что я желала кровавых подробностей, нет. Мне самой хотелось разорвать на части этого ублюдка.
— Кто?
— Он не знает, действовали через посредника. Но Зверь с ним его не закончил. Может, к утру выяснит имя.
Я прижалась к прохладной подушке, глядя в пустоту. Съежилась в комок от страха и его гробового голоса. Мы многое можем узнать, но это ведь уже ничего не изменит. Не изменит для нас, для ребенка.
Я ощутила, как Руслан ласкает меня, как кошку, почесывая за ухом. И, кажется, даже не осознает, что делает. Как и я, он погрузился в себя, переживая за общего сына.
Мне очень хотелось к Руслану на руки.
Чтобы — что? Успокоил, защитил? Понятия не имею, мне хотелось просто быть рядом. Врач говорила, малыш совсем слаб. Он может погибнуть и тогда эта связь между мной и Русланом оборвется. И сейчас я не хотела этого, как он и пророчил когда-то.
Я думала о крошечном существе в инкубаторе за несколько стенок от нас. Неудержимо тянуло к нему. Мы его родители, мы должны быть рядом.
— Ему нужно дать имя, — прошептала я.
— Хорошо, — Руслан наклонился, и я ощутила горячий шепот рядом с ухом. — Как ты хочешь назвать?
Во время беременности я выбирала имена. Ни на одном так и не остановилась — казалось, времени еще много. А теперь они все не подходили новорожденному. После родов все поблекли.
Если бы все прошло хорошо, я бы остановилась на одном из красивых имен из книжки. Но теперь ребенку нужно новое имя.
— А как ты хочешь назвать?
По долгому молчанию я поняла, что и Руслан об этом не думал.
Произошедшее выбило нас из колеи полностью. Нам было не до этого. Поэтому наш сын лежит в инкубаторе безымянным.
— Ты его родила, так что называть тебе, — прошептал он. — Придумай имя до вечера.
— Почему до вечера?
— Я хочу перевезти его.
— Зачем? — я привстала, чтобы его видеть. — Врач сказала, пока нельзя!
— Знаю, ложись, Лили… — он попытался уложить меня в постель, как я и лежала. И продолжил, когда это не удалось. — Я не доверяю персоналу. На вертолете его перевезут в частную клинику со специальным уходом. Я бы забрал его домой, но не успел оборудовать палату. Нужно убрать отсюда сына.
— Думаешь его могут убить здесь?
— Эй, не нужно переживать, Лили. Его охраняют. Я просто не хочу рисковать. Одна вероятность, что до него могут добраться сводит меня с ума. Я не могу спать. Чувствую себя открытым к любым атакам, практически беззащитным. Я давно себя так не чувствовал, Лили…
Я легла и зажмурилась.
Мне было страшно: страшно трогать малыша, и так же страшно оставлять здесь. Пат. Отсутствие выхода, и это меня парализовало.
Это всех нас ослабило.
Не только меня, но и его. Показало нашу беззащитность на самом деле. Не смогли добраться до Руслана или меня — и ударили по самому слабому месту. Какой удивительно тонкий и жестокий расчет.
Я понимала, что Руслан хочет спрятать ребенка. Это инстинкт, тем более, когда кругом опасность. Сосредоточенная на своих ощущениях, я не замечала, что происходит с ним. Он не спит — и это не фигура речи. Мои роды стали шоком не только для меня и Зверя — для Руслана тоже. Страшным ударом, если впервые за жизнь он почувствовал свою слабость.
— Это хорошая клиника? — спросила я.
— Да, все будет нормально, Лили. Ребенка перевезет специальная бригада. А когда я разверну палату и подберу персонал, мы заберем его домой.
Я вспомнила историю мамы.
Для нее отец тоже сделал палату, и я появилась на свет в его резиденции в условиях абсолютной секретности. От меня потом избавились, как от недостаточно породистого щенка. Но наш сын поедет к нам, как величайшая ценность. Уверена, Руслан не рискнет им понапрасну. Все будет хорошо.
— Можно его увидеть? — попросила я.
Он недавно был в реанимации, но согласился:
— Хорошо, пойдем.
Руслан помог мне встать, поддерживая за руку. Собственная немощь неимоверно бесила — в мои годы превратиться в развалину. Но, по правде, я все еще с трудом ходила.
В больничных коридорах было пусто. При нашем появлении охранник встрепенулся, но Руслан кивнул ему, мол, расслабься. В реанимации дежурили два врача и медсестра, не спуская глаз с инкубатора. При нашем появлении, они притихли, словно их и нет. И через секунду я о них забыла. Я доковыляла до инкубатора и заглянула внутрь, где распластанный под кучей трубок, лежал крошечный малыш.
— Это мама… — прошептала я, надеясь, что он меня слышит.
Слово прозвучало странно — из-за внезапных родов я не привыкла к мысли, что ею стала. Как будто не обо мне.
Я улыбнулась, глядя сквозь дымку слез и прозрачного пластика.
Может, и к лучшему, если Руслан его спрячет.
Спрячет так, что никто больше не найдет.
Он подошел сзади и обнял меня, целуя в затылок. Мне было так паршиво, что хотелось выть, но стабильно паршиво. То есть хуже не становилось. То ли я достигла дна, то ли уже начала выкарабкиваться, но я мечтала, чтобы с нашим сыном было все хорошо. Я почти начала верить в это.
