Звук ключа в замке раздается через полчаса. Быстро же прибежал.
Но первым я вижу улыбающегося Сеньку, который сначала кидается ко мне с криком:
— Мама приехала! — а затем к железной дороге. — Это что?! Это мне, мамочка, спасибо!
Я начинаю смеяться от его искренних поцелуев. Сенька растапливает сердце и решимость. Игорь стоит надо мной, как скала, сложив на груди руки.
— Что там с работой? — с неудовольствием спрашивает он.
— Получила.
— Ты Сеньку бросила на три дня, — с обидой, словно это его бросили, заявляет муж. — Он плакал, ночью тебя звал, почти не ел, как ты могла!
Я глажу ребенка по голове, Сенька в это время распаковывает коробку.
— Знаешь, — вздыхаю. — Я не в настроении для твоих манипуляций. Я Сеньку не бросила, а оставила с тобой. Ты же ничего не делаешь, а кто-то работать должен, или как?
Он ошарашен отпором, в глазах появляется испуг.
— Твою зарплату выплатили, — вдруг лепечет он. — Я ходил, разбирался. Всю до копейки! Чего ты хочешь, в Москву ехать? Я не поеду! И Сеньку — куда? Там знаешь, сколько садик будет стоить? Потом обратно переезжать…
— Я могу поехать сама.
— Да ты что, Мил, — начинает ныть он. — А ребенка, что, бросишь? Да как же Сенька без тебя?
Я замечаю, что ребенок перестал возиться с железной дорогой.
— Мам, ты уезжаешь?
— Никуда я не уезжаю! — я зажимаю ему уши, прижимая к себе. — Хватит! Зачем ты говоришь такое при ребенке?
— Не я же собираюсь на свою новую супер-работу аж в Москву! — резко кидает он, и я понимаю, что он завидует.
Его просто сжирает зависть, что меня туда позвали.
— Хватит мечтать! — бормочет он. — Тебя ждут на старой работе. Тетя Анжела сказала, чтобы ты завтра выходила. Тебе сделали прибавку и премию дадут.
Он выходит, пока я тискаю и целую малыша. Но мысли далеки от умиления. В них тревога. Игорь — с ним все ясно, он не хочет ничего менять, напрягаться, хочет жить так, как жил раньше. А я мешаю далекоидущим планам по продавливанию диванов.
Я ощущаю волную злости. Она такая сильная и непривычная, что в первое мгновение я ее пугаюсь. Прибавка, премия, и место меня ждет, хотя эта коза грозилась, что не дождется. Они сговорились. Первый поход против меня не сработал. Они предприняли второй. Теперь будут уговаривать остаться.
— Мама, поможешь собрать?
— Конечно, — бормочу я.
Мы тащим коробку в комнату. У меня в горле ком после разговора с мужем. Прежнее болото начинает затягивать меня и только новенькая, шикарная железная дорога напоминает, что сказка совсем рядом — только руку протяни.
— Мам, ты же не уедешь? — с тревогой спрашивает малыш и ком становится больше и болезненней.
Я не могу сказать, что уеду, глядя в большие распахнутые глаза, на дне которых затаился пожирающий страх потери мамы. Его нельзя здесь оставлять. Сенька никому не нужен кроме меня. Кто будет таскать его в сад, играть, развивать? Пристраивать, когда сад не работает, водить на кружки? Я уже придумала, что отдам его в кружок робототехники — здесь есть один такой, и на верховую езду, когда пойдет в первый класс. Но это нужно только мне. Ни бабушка, ни отец его туда водить не будут.
Долбанный Давыдов.
Мечта рушилась на глазах.
Я представляю, как Сенька будет лежать один в постели и тихо плакать каждый вечер из-за того, что мама его бросила. Я не могу так поступить. Просто не могу. А Игорь… Он со мной не поедет. Ему проще будет пользоваться помощью мамы, когда я уеду. Потому что вторую такую дуру, как я, он не найдет, и другой женщины у него не будет.
Мы собираем железную дорогу, я встаю и иду в соседнюю комнату к Игорю. Он снова за компьютером в игре, на голове большие наушники, через которые прорываются взрывы и игровая музыка.
— Никогда не смей говорить такое при ребенке! — шиплю я.
Мне хочется влепить ему пощечину. Испуга в Сенькиных глазах я простить не могу.
— Тебе что опять от меня надо? — с раздражением и вызовом спрашивает он, срывая наушники с головы.
— Не смей его пугать, понял? — я молчу, а затем решаюсь. — Отпусти его со мной. В Москве у него будет больше перспектив. И тебе же будет проще, не придется им заниматься.
— И с какой стати? — с чувством превосходства спрашивает он. — Ты ему вообще не мать, поняла?
— Говори тише. Он считает меня матерью, понял? — перехожу я на шепот.
— И что? Катись сама в свою Москву. То, что он тебя мамой называет, вообще ничего не значит. Это мой сын.
— А то, что ты своим сыном не занимаешься, это как, тоже ничего не значит?
— Это ты им не занимаешься! — огрызается он. — Если Сенька был бы тебе так важен, ты бы не свалила в Москву на два дня без предупреждения! Ты даже телефон выключила и слова про него не спросила! А он из-за тебя ревел, его мама по два часа успокоить не могла! Так что ты уже показала всем, что для тебя по-настоящему важно!
Я замечаю, что Сенька стоит в коридоре и испуганно смотрит на нас. Не решается войти в комнату, понимая, что происходит что-то плохое, но не понимает, что.
— Мам? — вопросительно спрашивает он.
С Игорем бесполезно говорить. Я выхожу из комнаты, подхватываю его на руки и уношу в детскую. Даже не закипаю уже. Внутри холодная, как лед уверенность в себе.
Смотрю Сеньке в глаза, пока несу.
— Все нормально, — говорю ребенку. — Ничего страшного не произошло.
— Ты уезжаешь? — снова спрашивает он, в глазах блестят слезы. — Ты уже уезжа-а-ала…
Он начинает реветь по-детски: с широко открытым ртом, навзрыд. Я качаю его, ненавидя Игоря и свою запутанную жизнь, мать ее.
— Если мы куда и уедем, то вместе! Ну все, не плачь.
Я чувствую себя чудовищем. Я действительно уехала, ничего не сказав и выключив телефон. Но именно этого и добивается Игорь — моего всепоглощающего чувства вины, чтобы я сдалась и все пошло как прежде, а ему не пришлось надрываться.
Я пыталась найти выход.
Игорь не поедет со мной, в этом я на сто процентов уверена. Оставить Сеньку — точно не выйдет. Тогда забота о нем перейдет на плечи отцу, а он будет сопротивляться этому до последнего. Взять с собой Игорь точно Сеньку не позволит. Тогда больше не удастся мной манипулировать. Единственный выход, который хоть как-то возможен: увезти Сеньку и самой о нем заботиться, а Игорю давать деньги, чтобы он не возражал. Но от этого «варианта» во мне закипает лютая злость на него.
Игоря это устроит.
Но мне придется взвалить на себя все, а затем еще немножко больше. Хочется вернуться в комнату, снять с него наушники и треснуть по башке.
