Убираюсь дома, готовлю ужин, чтобы не тратить время, когда заберу Сеньку. Между делом слушаю уроки французского.
Так увлекаюсь уборкой на кухне, что не замечаю, что дверь открылась. Игорь вернулся домой.
Замечаю его, только обнаружив мужа за спиной со сложенными на груди руками и нахмуренными бровями. Лицо застывшее, как у каменного изваяния.
Вздрагиваю от неожиданности и выключаю урок.
Я уже знаю, о чем пойдет речь. Лицо у него необычайно одухотворенное, надменное и я неожиданно понимаю, кого он мне так напоминает. Свою мать. Выражение на лице они носят одинаковое!
— Что? — я вынимаю наушник из уха.
И вдруг понимаю, в чем дело. Неужели дедушка Сеньки дозвонился?
— Ты решила развестись? — чеканит он, выглядит наигранно и глупо. — И уехать в Москву к своему… как его там зовут?
Я опускаю глаза.
Перед мысленным взором проносится наша встреча, роман, свадьба.
— Ну да, — говорю. — Решила развестись. А ты чего ждал?
— Что ты хотя бы будешь достаточно смела, чтобы сказать это в лицо! — он задирает нос. — А не я узнаю это сам… От деда Арсения. Ты и его подговорила?
Игорь подступает ближе.
— Думаешь, мы отдадим тебе ребенка? За нашей спиной начала интриги крутить? Этому тебя в Москве научили? Ты сильно изменилась после поездки туда. Не в лучшую сторону. Мать думает, что у тебя там любовник.
Последнее слово он бросает мне в лицо.
— Что? — возмущаюсь я.
Вот так. Им проще поверить в любовника, чем в то, что я ищу работу для лучшей жизни!
— Пока ты не начала делать подлости за спиной. Я тебя терпел. Больше терпеть не буду. Убирайся из моего дома.
Краска сходит с моего лица.
— В смысле? Ты меня выгоняешь?
— Это моя квартира. Скажи спасибо, что не платила аренду. А теперь собирай вещи и убирайся. Арсений будет жить здесь. Со своим отцом.
Такой напор обескураживает.
Я вижу, что речь обдуманная и может даже отрепетированная. Не исключаю, его мать тоже приложила руку и на семейном совете плохую невестку решили изгнать.
Но это правда его квартира. Хоть я здесь и прописана.
Но, кажется, он намерен остаться. Так что мне придется уйти к маме.
— Хорошо, — выдыхаю я, и начинаю собирать вещи, стараясь не смотреть в сторону детской.
Взгляд растерянно скользит вокруг. Столько нажито за годы брака, что сразу не унесешь. И не поймешь даже, что брать. Что важно, что нет. Я хотела развестись, но слова Игоря все-таки стали шоком для меня.
Запихиваю шмотки в сумку, с которой ходила в спортзал и ездила в походы. Швыряю ее в прихожую. Натягиваю кеды — первое, что нашлось, потому что я чувствую, что вот-вот заплачу. Игорь, конечно, это на свой счет примет, так что не хочу видеть его победную ухмылочку.
— Сеньку в шесть нужно забрать, — буркаю я, за ребенка болит сердце, разрывается на части. — Не забирай последним, чтобы не переживал… Ужин в холодильнике. Про меня скажи…
— Найду, что сказать. Не волнуйся за него.
Я смотрю на него долго и… не зло, но без розовых очков. Представляю, как в соседней комнате лежала больная Татьяна с маленьким ребенком, умирая от воспаления легких, и не могла дозваться на помощь. Он даже ни разу не обмолвился, что она умерла здесь.
— Зная, с кем оставляю, я не могу не волноваться.
Поднимаю сумку и хлопаю дверью, чтобы не слышать других пустых, громких слов.
Начинаю плакать только перед маминой дверью. Пытаюсь успокоиться, стучу.
— Камилла! — она удивленно всплескивает руками, когда открывает.
Лицо тревожное: она никого не ждала. Из-за двери идут уютный свет, пахнет яблочной шарлоткой. Смотрит на мою сумку. Слова в общем-то не нужны, но я признаюсь:
— Игорь меня выгнал.
— Камилла, — вздыхает мама и заключает меня в объятия.
Раньше я думала, что стоит начать эту войну — и испытаю прилив сил, как в самом начале. Но стоило перейти в фазу острого конфликта с Игорем, и я полностью убита. Пока мама тороплив заваривает чай, бросаю сумку в своей комнате. Кто бы подумал, что я сюда вернусь… Чувствую себя такой обессиленной, что ложусь лицом к стене.
Мысли только о Сеньке.
Как он удивится, когда из садика его заберет отец. А когда представляю, что Сенька не обнаружит меня вечером дома и будет ночью плакать и звать меня, то хочется бежать обратно.
Это просто раздавило меня. Лишило сил к борьбе.
— Камилла, — мама садится на кровать рядом. — Пойдем чай пить. Заварила на травах, как ты любишь.
Я молча давлюсь слезами.
— Все наладится, поверь. Я жизнь прожила, знаю, как бывает. Развод — не конец жизни.
— Сенька, — шепчу я.
Родных детей у меня нет, но чувствую я себя так, словно у меня на самом деле отобрали кровиночку. И Игорь имеет на это полное право.
— Камилла, мне жаль, но ты ничего не можешь сделать, — мама кладет руку на плечо. — Ну же, посмотри на меня.
— Не хочу…
У меня лицо заплаканное.
И апатия такая, что хочется реветь белугой. Разлука с Сенькой рвет сердце на части так сильно, что я даже не ожидала, что такое возможно. Я не могу его оставить. Он слишком маленький и ни в чем не виноват. Стал заложником собственного отца — и ради чего? — чтобы тот имел возможность и дальше ничего не делать. Но даже эта мысль не вызывает злость. Мне слишком больно за ребенка.
И как ехать в Москву, как работать? Я даже встать не могу теперь!
— Мама, — реву я в подушку. — Я, наверное, вернусь к нему… А когда Сенька подрастет, попробую снова. Видишь, ничего не получилось. Ты, наверное, была права.
— Так, стоп! — вдруг командует мама и переворачивает меня сама. — Да, тогда я так сказала. Но это было до того, как Игорь тебя выгнал! Теперь ты просто обязана ехать в Москву!
— Почему? — шепчу я, слизывая с губ соль от слез.
— Потому что какой-то трутень не имеет права указывать тебе, что делать! Вот почему! Раз ему поддашься и все, Мила, пиши пропало! Ни ребенка не вернешь, ни работу, ни самоуважение. За Сенькой я присмотрю, не переживай.
— Как это — присмотришь?
— Буду в гости приходить. Так что смело езжай в Москву и я тебе гарантирую — через полгода они сами привезут тебе ребенка.
У меня сердце екает.
— Ты считаешь?
— Да все мужики одинаковые! Сейчас деньги с тебя требует, потом полгода сам с ребенком покрутится, ему же еще работать придется начать, если ты уедешь или на что жить? Потом еще доплатит тебе, лишь бы ты ребенка забрала!
