— Из-за работы?
Я моргаю. Хотела бы знать, что Игорь наболтал Сеньке, а то, что наболтал — уже не сомневаюсь.
— Что папа тебе сказал?
— Что ты променяла нас на работу. Так бабушка говорила.
Стараюсь не скрипеть зубами. Чтоб у старой кобры язык отсох.
— А папа сказал, ты из-за работы уехала. Я боялся, что насовсем.
— Нет, Сень, не плачь.
Глажу непослушные волосы, по сути, чужой мне мальчишка, а смотрит мне в глаза, как в целую вселенную. Ни на кого он так не смотрит из семьи, только на меня. Он ко мне привязался, как можно его подвести? Как жаль, что между нами забор. А может, к счастью, потому что иначе я бы его утащила невзирая на последствия.
— Новая железная дорога еще у тебя?
— Да, — он кивает со слезами в глазах.
— Тебе ее подарил один дядя. На него я буду работать. Ты не плачь, а когда играешь с ней, вспоминай, как мы вместе играли…
— Арсений! — раздается вопль, и я осекаюсь.
Смотрю поверх Сенькиной понурой головы. В конце тропинки стоит Игорь и в упор смотрит на нас.
— Арсений, быстро сюда! — он решительно направляется по мощеной тропинке к нам.
Меня тоже заметил, конечно. Задрал нос, лицо одухотворенно-обиженное, словно я оскорбляю его одним своим появлением.
— Ты чего голову повесил? — шепчу я, и целую Сеньку в соленые от слез щеки. — Все нормально, Сень. Я тебя люблю. Возьми вот, от… — сначала хочу сказать «от зайчика», но передумываю. — От меня.
Он берет гостинцы, я снова целую его.
Игорь резко останавливается рядом с нами и не знает, что делать дальше. Смотрит свысока, цедит сквозь зубы:
— Что ты здесь делаешь?
— Сень, иди за вещами, — шепчу я. — Мы пока поговорим.
— Когда я схожу, ты уйдешь, — взахлеб начинает реветь он.
Тут нас замечает воспитательница, подскакивает и уводит Сеньку. Я смотрю мимо Игоря, ребенку в спину. Он так бредет, пиная невидимые пылинки, опустив голову, с шоколадом и соком в руке, словно его ведут на расстрел. Опустив голову. Это чувствуется во всей фигуре. Стою, сцепив зубы, и сердце обливается кровью.
— Ты вообще меня слышишь? — возмущается Игорь.
Даже не заметила, что он говорит. Наверняка, очередную чушь.
Перевожу взгляд на него. Не хочу говорить. По правде говоря, хочется плюнуть ему в рожу. Смотрю сквозь него, даже фокусироваться на нем нет сил.
— Ты зачем пришла к моему ребенку? Он и так без тебя плачет! Только все портишь!
— Зачем ты сказал, что я уехала?
— Потому что ты собралась уезжать, разве нет? — ядовито говорит он. Надо же, как его задело. Я только сейчас осознаю, что он скандалит со мной, как глупая истеричная баба, и обиды у него такие же.
Даже не серьезные, а какие-то детские. Только то, что выглядит мило в десять лет, в его возрасте смотрится нелепо, а он этого не понимает, благодаря своей маме, которая до тридцати вытирала ему нос и внушала, что он еще маленький и везде становилась за него грудью. Он так и не научился бороться с трудностями.
— Теперь ему еще придется все объяснять! — возмущается он. — Ты же ушла, вот и вали, что ты лезешь к ребенку!
Конечно, еще и я виновата, что его ложь не прошла. Я смотрю сквозь него стеклянными глазами, понимая, что разговаривать с ним нет смысла. Да и ребенка ему особо не жаль — Игорю нет дела до чьих-то чувств, кроме собственных.
— Если ты будешь ему врать и говорить про меня гадости, я тебе глаза выцарапаю, — обещаю я, не понимая, откуда во мне взялась эта сила. Я терпела пренебрежительное отношение к себе, но издеваться над Сенькой не позволю.
— Тогда… Тогда я напишу на тебя заявление в полицию! И ребенка ты вообще никогда не увидишь! Ты уже показала свое настоящее лицо!
Он уходит первым. Кричать проклятия ему в спину у всех на глазах не хочется, хотя именно их он заслужил. Не понимаю, как я могла с ним жить столько лет и в него верить.
— Так и знала, что ты здесь! — ко мне подбегает мама.
Я мрачно смотрю на вход в детский сад, пока она отчитывает меня, как девочку.
— Я уже в кофейне была! Пока не догадалась, что ты в сад пойдешь. Это трутень к тебе подходил сейчас?
— Да.
— Пойдем скорее! Ты зря пришла, Камилла…
Не могу согласится. Мама тянет за рукав, но я берусь за решетку пальцами. Стою, пока на крыльце сада не появляется две фигуры — высокая Игоря и низенькая Сеньки. Не могу уйти, не попрощавшись. Он так боялся, что уйду, когда он будет в группе, что давлю свое малодушие на корню. Не буду убегать.
Сенька оглядывается, как только сбегает по ступенькам. Игорь крепко берет его за руку, чтобы сын не бросился ко мне.
Но я поднимаю в прощании руку и машу. Сенька машет в ответ.
— Зря ты пришла, Мила… — вздыхает мама.
— Не зря.
И я твердо в этом уверена.
Пусть нам обоим было трудно и встреча с Игорем совсем не то, что мне было нужно. И вечером я, скорее всего, буду препаршиво себя чувствовать и рыдать в подушку.
Зато теперь Сенька знает, что я не бросила его, не уехала и не оставила одного, как наговорили ему отец с бабушкой. Это того стоило.
Мы с мамой все же заходим в ТЦ. Мне грустно, тоскливо, но душа, как ни странно, на месте. Просто есть ситуации, в которых все равно будет больно, что ни делай. Это одна из них.
Бродим по этажам. Кругом яркие витрины, пахнет едой из кафе. Я замечаю магазин игрушек.
— Камилла, — укоризненно вздыхает мама.
Но я иду туда, как притянутая магнитом. Хожу между рядами с грузовиками и конструкторами, не зная точно, что ищу. Я зашла без цели, это был случайный порыв. У Сеньки есть игрушки. Давыдов подарил ему отличную железную дорогу. Но не я.
И я понимаю, зачем зашла. Мне хочется купить что-то от себя. На память.
На кассе выбираю автомобиль. Он маленький — длиной с детскую ладошку. Но красивый и яркий: черный, с хромированными деталями. Расплачиваюсь за него.
Я ведь все равно еще увижу Сеньку.
Перед отъездом в Москву встречусь с сыном, чего бы этого ни стоило. Отдам машину на память обо мне. Как знак, что обязательно вернусь.
Игрушку прячу в карман и выхожу из магазина к маме.
— Не начинай, — прошу я, когда она вздыхает.
— Если не хочешь приодеться, давай мне что-нибудь купим, — предлагает она. — Платье в театр.
— Давай, — улыбаюсь я, зная, что иногда она любит пофасонить перед подругами, нарядно одеться и сходить на спектакль или в музей. — Я дарю, мне как раз аванс перечислили.
