– Ему что калий, что кальций – путает, – сетую я, отмахиваясь. – Мать хочет, чтобы экзамен на четыре сдал. – Тру лоб. – Но там просто с нуля надо. Время упустили. А чудес не бывает.
– И что ты?
– Не взяла, конечно. Февраль заканчивается, экзамен в июне! Если бы в сентябре пришли, еще бы был шанс. Поздно. – Дальше произношу карикатурным голосом: – А где вы раньше были, мамаша? Шучу, конечно. Я все по полочкам после тестирования разложила.
– Вот нет у тебя предпринимательской жилки, Диана! – укоряет мамин брат. – Ты же гарантии не даешь. Занимался бы ребенок, деньги носил. Чем плохо?
– Нет, дядя Саша, так не работает. Мне ж показатели нужны. Ну сдеру я с него двадцать тысяч, он на слабую тройку напишет. Ко мне никто на следующий год не придет. Да и претит людей обманывать.
За разными безопасными спорами время пролетает незаметно.
Подвыпив, отец звонит сестре в Польшу. Ему не нравится, что она переехала, папа переживает, что мы теряем связь. Так и есть: крайне сложно душевную близость поддерживать, когда по десять лет с человеком не видишься.
Тетя поздравляет меня, рассказывает про Оливию, внука, планы на грядущую свадьбу. Отец ее в гости зазывает, и тетя, к всеобщему удивлению, не отказывается. Отвечает, что подумает. Ей помощь врачей нужна, никого там найти не может.
Про Адомайтиса мы не вспоминаем: эта тема неприятная и давно запретная. По-прежнему болезненная. Я улыбаюсь тете, шучу, радуюсь будущей встрече.
А потом в какой-то момент вдруг так стыдно становится!
Ни с того ни с сего я, сидящая за столом в кругу самых близких людей, чувствую себя неуютно. Краснею до кончиков ушей! Щеки пылают, пульс учащается. Тянусь к стакану и делаю глоток воды. Они все меня любят. А Пашку ненавидят. Чем же я занималась всю прошлую неделю? Целовала его, готовила для него, обнимала так крепко, как, кажется, никого и никогда.
Я изо всех сил делала его счастливым, одновременно с этим предавая родных!
Неважно, виноват он или нет. Лишь заикнувшись о Паше, я подняла бы прошлое на поверхность, сдернула с зажившей раны пластырь. А что там под ним спустя столько лет? Богу одному известно.
В воскресенье вечером я сажусь в поезд с четким пониманием, что правильно поступила, оборвав запретную связь. Пусть даже между нами просто секс был, без продолжения. Не стоило нам. Просто не стоило.
Отправляю в бан его номер. Вновь выключаю на телефоне звонки от неизвестных абонентов. Все, снова тот самый информационный вакуум, в котором я существовала последние два года. Привычно. Безопасно.
Вот только в этот раз в тишине отсидеться не получается.
Глава 21
Понедельник и вторник проходят в обычном режиме. Я остаюсь верна принятому решению, чувствую себя сильной, мудрой и взрослой.
В среду мы болтаем с Матвеем о современной и непростой жизни. Я ненавязчиво мотивирую парня стараться усерднее, тот вяленько спорит, но по внутреннему ощущению – витает в облаках. Не до науки ему. Перечитывает задание снова и снова, упорно не вникая в суть и выдавая в ответ какие-то несусветные глупости! Время идет, я злюсь, потому что не успеваю сделать запланированное.
– Я вас сейчас просто тресну шваброй, – шиплю наконец сквозь зубы, переходя на «вы», как всегда делаю, когда хочу привести ученика в чувство и настроить на работу.
К каждому подростку нужен свой подход. Скажи я такое Юлечке – она бы расплакалась. А этому можно и пожестче.
– Не врубаюсь я, Диана Романовна! – бурчит Мот, откинувшись на спинку стула так, что чуть не падает. Руки на груди скрещивает. – Вам следует отказаться от работы со мной, толку не будет.
– Это еще почему? – изгибаю бровь.
И получаю прямой ответ:
– А я тупой.
– Вот оно что. – Я кладу ладони на стол и прищуриваюсь.
– Айкью как температура тела, – продолжает Матвей с вызовом. – Так сказала моя классная. И я с ней согласен.
– В Кельвинах? – спрашиваю флегматично, перекладывая перед ним листы с задачами.
Матвей замирает, шестеренки шевелятся, ага. Хмыкает. Нейтрально, но с оттенком одобрения. А потом широко улыбается и тычет в меня пальцем:
– Подловили, Диана Романовна.
Я же… застываю и слабо улыбаюсь в ответ. Хотела бы веселее, ярче, но не получается!
Чувствую боль в груди. Внезапную и острую. Совершенно непрошеную! Словно меня, бабочку, на спицу насадили еще в прошлую пятницу. И вот сейчас, в эту секунду, прокрутили, расцарапав зажившее.
Они с братом внешне мало похожи, но мимика!..
Слов нет. Просто. Нет. Слов!
Я и раньше улавливала какие-то жесты, знакомые интонации. То в одном брате, то в другом. Сейчас же… стопроцентное попадание в мое страдающее сердце.
У Матвея та же самая десятибалльная улыбка. Хитрый, но располагающий взгляд. Прицельный, гипнотизирующий.
Быстро опускаю глаза, смутившись.
– Так ей и отвечу в следующий раз, – говорит Мот, вернув привычное саркастическое выражение лица. – Спасибо.
– Это старая шутка, – отвечаю я, усилием воли заставляя себя собраться. – Мне обидно даже, что вы не нашлись что ответить.
– Ой, да я ни на что не способен.
– Вы поймите, для того и нужно учиться. Нейронные связи, которые у вас в голове сейчас формируются, в жизни потом пригодятся. Логика, анализ, память – вы все это впредь использовать будете и даже не осознавать, откуда взялось. Я уж не говорю о каких-то случайных выводах и рандомных фактах, которые помогут произвести впечатление самым неожиданным образом.
– Диана Романовна, вы сейчас пытаетесь сказать, что химия и физика мне в жизни помогут унижать людей?
– Ну-у, – тяну. Вообще-то, подразумевалось, что они помогут в быту. Но и так сойдет. Смотрю Матвею в глаза и произношу четко: – Именно. Благодаря знаниям можно без оскорблений ставить оппонента на место. Завуалированно унижать и издеваться.
– Я смотрю, вы педагог от Бога.
– А то! – Я продолжаю: – Интеллект – наша суперсила. Жизнь показала, что только он способен поднять животину на вершину пищевой цепи.
– Подняться мало, надо еще и не свалиться.
– Уж поверьте, нас отсюда не скинуть. Пока человечество не уничтожило само себя, мы не позволим ни одному виду хоть мало-мальски подтянуться.
– Это хорошо или плохо?
– Для нас хорошо, конечно. Для енотов – не факт. – Я подмигиваю, запуская новую цепочку предположений в его славной головушке. – Соберитесь, Матвей. Я не шучу: огрею шваброй, и ничего мне за это не будет. Вы просто не докажете, я ведь такая милашечка. С виду.
Хлопаю ресницами, Матвей наконец-то хохочет.
