– Удирать от ментов? Заебись, – кивает Паша, видимо, больше ничему не удивляясь. Первая реакция позади, дальше принятие и смирение. – Просто супер.
– Паш…
– Засранец. Вечером же созванивались, он у меня ночевал. Поклялся, что поиграет в приставку, и в кровать. Я беспокоился, что допоздна засидится и в школу не встанет. Обычно бабушка его будит, а тут первый урок может пропустить. У меня там еще пять человек в очереди осталось. Сомова дернули среди ночи.
– Всякое случается.
– С Матвеем каждый месяц что-то случается. Я просто не понимаю, что мне еще сделать. На той неделе подрался – у директора два часа проторчали, и это не первый раз. Благо обошлось без полиции. Потом дома все обсудили, обговорили, выводы сделали. Сегодня его менты загребли. Не знаю, может, правда в КПЗ оставить до утра? Пусть посидит, подумает. Может, судья утром ему объяснит то, что я не могу?
– Это уголовка, Паш. Пятно на биографии.
– Да знаю. Размышляю просто. Вслух.
– А из-за чего подрался? Расскажешь?
Павел пожимает плечами.
– Честь девчонки защищали. Всемером. Какой-то пацан грязно оскорбил одноклассницу. Рыцари нашлись.
– Благородно.
– Благородно – это когда один на один. Заступиться хочешь за девочку – я поддерживаю. Отвел за угол и поговорил по роже. Сам впрягусь без вариантов. Но когда вы всемером караулите и нападаете, двое держат, остальные бьют – это ни хрена не правильно.
Я опускаю глаза и произношу тихо:
– Смотря как оскорбили. Иногда можно и всемером зажать.
Паша стреляет в меня глазами и о чем-то крепко задумывается, нахмурившись. Я чувствую, как снова розовею. Хорошо, что в машине темно.
Тем временем мы подъезжаем к нужному отделению. Несмотря на поздний час, тут кипиш. Какие-то машины отъезжают, какие-то подъезжают. Мигалки, голоса…
– Девушки, посидите в машине, хорошо? Музыку послушайте. Я разведаю обстановку и позвоню, – предлагает Паша. – Диана, разбань меня, – добавляет сухо.
– Ты не в черном списке, – быстро отвечаю.
Остаться в его машине – заманчиво, но…
– Я с тобой, – говорю твердо. – Не обсуждается.
Паша хмурится. Он сейчас выглядит старше своих лет. Совсем-совсем взрослый. Произносит как будто на грани терпения:
– Дианка, пожалуйста. Тебе там точно делать нечего. Я все решу.
– Я пойду с тобой. Матвей там один, а ты злой как черт. Хуже семерых.
– Я не злой.
– Злой. И ребенка я с тобой не оставлю.
– Семейная парочка, вы не против, если я домой поеду? Такси уже вызвала, – раздается позади голос Вики. О которой мы оба, кажется, забыли.
Я оборачиваюсь и смотрю на подругу с укором.
– Что? Диана, мне завтра с шести анализы принимать у детей первого года жизни. Ты пробовала найти венку у двухмесячного кабачка? А мамашки какие нервные! Паш, ты ведь позаботишься о моей воинственной амазонке? Не дашь ей отмутузить какого-нибудь славного капитана?
– Слово даю, – решительно обещает Адомайтис.
Мы выходим на улицу, я обнимаю Вику.
– Напиши, как дома будешь. Спасибо, что поехала. Я твоя должница.
– Знаю. Удачи. – Вика тянется к моему уху, шепчет быстро: – Он секси. – И спешит в сторону подъезжающего такси.
Мы же с Пашей шагаем к участку. Мне немного не по себе в этой атмосфере ночью среди всех этих незнакомых грубых мужчин. Но Павел чувствует себя вполне уверенно. Он собран, напряжен, максимально сосредоточен. И от этого становится спокойно. Особенно когда он берет меня под руку, тянет к себе и произносит:
– Не бойся, амазонка. Просто будь рядом.
Я киваю, поражаясь: как он не понимает, сколько для меня значат эти слова.
Глава 25
Уж не знаю, как так вышло, что я стала миротворцем в семье ершистых Адомайтисов. Но братья делают вид, словно так и задумывалось.
Матвей на заднем сиденье «Спортейджа» прячется, на переднее не претендовал даже. Пулей юркнул, пристегнулся. Сейчас руки на груди скрестил, губы дует. Мы подельника его, такую же запуганную до смерти пятнадцатилетнюю криминальную единицу, домой завезли. Родители там себе места не находили, он им звонить боялся. Трясся, как листочек сухой осенью.
Теперь втроем дальше путь держим.
– Получается, для таких случаев специальная статья есть? – разряжаю я обстановку.
Мрачный, как полярная ночь, Павел ведет машину. Разговоры в полиции были неприятными. Мы молчали с Пашей, слушали и обтекали. Потому что Мота могли не отпустить. До утра оставить, там суд. И все, поздно.
– Да. Не угон, а завладение транспортным средством без цели хищения. Очевидно, что бандиты наши не планировали перепродать краденое и разжиться тем самым. Или планировали, я уже не знаю, во что верить.
– Мы ничего не крали, – доносится бурчание с заднего сиденья.
– Вы удирали. От полиции. На краденой, ебаный ты в рот, тачке! – взрывается Павел. – Это тоже была идея Богдана?
Матвей молчит. С ними был третий, Богдан, мальчик совершеннолетний и крайне предприимчивый. Не первый раз в опасную ситуацию Мота втягивающий. Он-то и припер паленое бухло под Новый год к Паше домой. А вчера придумал одолжить красную «бэху» у соседки. Когда полиция зажала их, парни машину бросили и врассыпную кинулись. Богдан удачно скрылся на ближайшей стройке. Эти двое не такие ушлые.
Догнали.
Пришлось материально возместить моральный ущерб бравым парням в форме. Те набегались, утомились.
– Статья не критичная, их бы все равно утром отпустили, – продолжает Павел спокойнее. – Но ты права: уголовка, а значит, несмываемое пятно. На всю жизнь.
– Сказал же, больше не повторится, – снова раздается бурчание, на этот раз виноватое.
– Мы про наркоту столько говорили, – продолжает Паша. – Одна закладка, легкие деньги. Кажется, почему нет? Можно на десятку присесть. Из-за тупости. И никто помочь не сможет. Жизнь закончится, не начавшись. К воровству то же самое относится. Да, сейчас денег не слишком много, но в будущем обязательно легче станет. Твоя задача пока – просто учиться. От остального я тебя освободил. Подожди лет пять-десять, будут у тебя и тачка, и бабло. И все, что хочешь.
– Паш. – Я кладу руку на его предплечье, и Павел замолкает. Стискивает губы. Напрягается, но слушается. – Пожалуйста. Пока хватит нотаций. Завтра поговорите.
Кажется, я нашла какую-то незаметную кнопку. Нажимаю – и он успокаивается.
– Ты права, – произносит Павел. – Завтра поговорим еще раз. На свежую голову. Сейчас домой, отсыпаться.
Я поворачиваюсь назад:
