Так я провожу еще час, почти охрипнув от криков. Потом иду в обход, надеясь найти лазейку в высоченной стене. Обхожу весь город за три часа и возвращаюсь к воротам.
Солнце тянется к горизонту, я устраиваю пикник прямо на песке, отчаянно пытаясь выманить местных шоколадными батончиками. Похоже, ночевать мне придется прямо тут.
Не очень хорошая затея. Демоны вряд ли тут объявятся, но и без них ночью в пустыне полно хищников. Загрызут какие-нибудь койоты, или кто тут водится, и следа не останется. А что останется, быстро скроет песок.
Когда светило касается дрожащего края пустыни, решаюсь на штурм. Раз не хотите по-хорошему, разнесу все к демонам.
И в этот момент створка ворот со скрипом приоткрывается. В нее буквально протискивается девчонка-подросток. Вся в пыли, от волос до босых ног. Шоколадка, присыпанная серой пудрой.
— Ты чего здесь делаешь? — улыбается она мне тремя зубами.
— Взрослые дома есть? — моя ухмылка уже не похожа на дружелюбную. — Зови старших, разговор есть.
— Нет у нас никаких разговоров с чужаками.
— Ну а мы сейчас, по твоему, что делаем? — я закатываю глаза.
Послали ко мне ребенка, надеясь, что не зашибу? Ну хоть бы кого поумнее выбрали. До девчушки мои слова доходят медленно. Она прищуривается на один глаз, поднимает взгляд наверх, теребит подол платься. И, наконец, удивленно распахивает глаза:
— Ты говоришь на нашем языке! — и тут же делает странный вывод: — Ты демон?
— Нет, я злобный дух Намтару. Пришел мстить за столетия неволи!
Ребенка прошибает моими словами так, что я даже не успеваю заметить, как она с писком уносится обратно. Но щель остается. Я напираю на створку, кряхтя. Сколько же весит эта махина? Расширив проход до подходящего размера, встискиваю тело внутрь.
И натыкаюсь на два десятка человек, стоящих полукругом у ворот. Все они целятся в меня трубками с ядом. Никакого разнообразия у них, один и тот же прием.
— Добрый вечер, — пока никто не плюнул, вежливо здороваюсь. — Мне бы в настоящий Дименхор попасть. Никто не подскажет дорогу?
— Чужак! Чужак! Чужак! — тихой волной проносится по их рядам.
— Чужак, — охотно соглашаюсь я. — Ну так кто дорогу покажет? Только давайте по одному, не все сразу.
Вот зря они меня полдня на солнце запекали. Я слишком устал и зол, чтобы бояться.
— Ну ты и наглец! — раздается за их спинами звонкий голос.
По центру расступаются, пропуская вперед дивное создание. Женщина такая пестрая, что на контрасте с однообразным унылым пейзажем, смотрится как не от мира сего.
Все цвета радуги переплетены в узорах ее длинного платья. В темных волосах бусины, цепочки и еще какие-то висячие безделушки.
Глазницы густо измалеваны черным и там, как в провалах, сверкают алые глаза. По-крайней мере сначала они мне кажутся красными, в свете заходящего солнца. Она наклоняет голову набок и цвет глаз становится светло-карим.
— Ты знаешь, чужак, что мы можем убить за долю секунды? И что твоя сила против нас бесполезна?
— А давайте проверим, — радостно предлагаю я. — Уложу одного из ваших, вы со мной поговорите.
— Ты хорошо знаешь наш язык, — она покачивает головой и украшения звенят. — Но ничего не знаешь о нас. Нам не надо с тобой спорить, мы просто убьем тебя.
— Испугались значит, — разочарованно отвечаю ей. — Правильно, в общем, делаете.
— Саггиги никогда не боялись наследия земель Та-Кемет! — возмущенно кричит она. — У тебя нет шансов, чужак, но ты можешь погибнуть достойно, в бою.
Она делает знак рукой, туземцы отступают, освобождая место и остается только один. Он убирает трубку за пояс и щерится угрожающим оскалом. Жуть, ему бы к хорошему стоматологу.
Призываю силу, не сдерживаясь. Своего она убить не должна. Ну, мне так кажется. Я понимаю, что пока не покажу, на что способен, разговаривать со мной не будут.
Зрелище белесого потока с красными прожилками и опадающим пеплом символов, меня и самого немного страшит. Не думаю, что могу привыкнут к такому.
Я бью в кинувшегося ко мне местного вполсилы. Убивать за подозрительное отношение к чужакам — слегка перебор. Но и этого хватает. Его резко останавливает на полпути, приподнимая от земли.
Туземец залипает в плетении, как муха в паутине. Символы жадно кидаются, въедаясь под кожу, а красные нити стягивают до настоящих следов на теле и одежде.
Все в ужасе отступают, а женщина кидается ко мне с криком:
— Остановись!
Отозвать силу в этот раз сложно. Буквально отрываю ее часть за частью под стоны жертвы. Она рвется обратно, голодная, жадная. На лбу проступает пот, от напряжения сводит скулы, а воздух становится тяжелым, сдавливая грудь.
Вот хтонь, все же перестарался. Только я подумал, что могу контролировать хотя бы откат. Если я его сейчас убью, они церемониться не станут. И уж точно помогать, если выживу.
Тело дрожит, чувствую, как из носа течет горячая кровь. Ноги не выдерживают и я падаю на колени, ударяясь ушибленным местом. Боль помогает и у меня получается заставить силу отпустить полуживого мужичка.
Он мешком падает на землю, но дышит. Мне приходится сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем я поднимаюсь на ноги, пошатываясь.
— Достаточно? — я злюсь не на них, а на себя, но голос мой звенит от гнева.
— Достаточно, — мягко отвечает женщина. — У тебя есть право войти в город тысячи храмов, юноша. Пойдем со мной, я провожу тебя.
— Мне нужен жрец Энки, — я вспоминаю слова Элии.
— Вот как? Что же, ты знаешь, куда идешь и чего хочешь. Я приведу жреца, жди здесь.
Она неторопливо уходит, звеня побрякушками в волосах. Бойца уносят и все расходятся, пятясь. Никто не смотрит мне в глаза, но и не поворачивается спиной.
Вроде как не очень хорошо получилось. Пришел, навалял и требую жреца. Знать бы еще, что я там знаю. Но уж лучше пусть меня опасаются, чем устраивают принудительное иглоукалывание.
Жду я долго. Короткий закат подсвечивает город оранжевым сиянием. Несколько минут теплых оттенков и пустыня погружается во мрак. Зажигаются подвесные фонари, редкие, их света еле хватает, чтобы разглядеть очертания домов.
Становится легче дышать и головокружение уходит. И приходит жрец. Старика слышно издалека. Он плетется, громко шаркая сандалиями по земле и кряхтит над каждым шагом.
Жрец опирается на трость из кривой толстой палки, и от каждого ее удара о землю вверх поднимается облачко пыли. Тук-шарк-кхе. Тук-шарк-кхе. Когда он, наконец, подходит, еле вывожу себя из транса этих звуков.
— Ты тут, что ли, требуешь попасть в нижний мир? — он встает вплотную, задирает голову и даже принюхивается, изучая меня.
