Друг умолкает, задумавшись. Мы, похоже, оба вспоминаем испытание Светлячка и новообразовавшийся залив. Да уж, ему не полигон, а большой пустырь нужен. В какой-нибудь зоне отчуждения, на всякий случай.
— А как на собеседование попасть то?
— К старшим обратись. Это только по прошению главы рода происходит, сам себя ты можешь предлагать, если сирота.
Так, пора трясти деда. И срочно подтягивать дипломатию. И как там вообще испытания проходят? Вот ведь, только избавился от одной головной боли и здравствуй, новая.
Я спешно прощаюсь с Покровским и бегу домой. Расслабился, прогулки, парк, травка. Пока не решился вопрос с поступлением, расслабляться рано.
Ношусь по особняку в поисках деда, пугая прислугу. Яр куда-то свалил, а остальные не в курсе, где мой неугомонный родственник. Залетаю даже на кухню и успеваю чмокнуть Филиппу Матисовну за сунутый прямо в рот горячий пирожок.
Додумываюсь использовать ментальную связь, лишь обыскав весь дом. Глава рода оказывается в семейном храме и мы встречаемся на полпути, в парке.
— Что-то случилось? — дед встревоженно наблюдает, как я пытаюсь отдышаться.
— Все. Ничего, то есть. Мне нужно устроить собеседование с приемной комиссией императорской академии, — торопливо объясняю, пока мы не спеша идем к дому.
— Боги, не пугай ты так меня. Вид у тебя, словно демоны гонятся. Ты уверен, что справишься?
— Меня бы быстро подтянуть по основным, хм, предметам. И справлюсь.
— Быстро подтянуть? — недоверие на его лице меня охлаждает. — Игорь, если ты покажешь комиссии свое незнание хоть в одном вопросе, то это повлияет на всю твою дальнейшую жизнь. Откажут в приеме и об этом узнают все. Будь ты не из великого рода, это могло пройти незаметно, но ты Белаторский. И если ты не справишься…
— Я справлюсь! — рявкаю я. — Не страшнее демонов эти профессора и их испытания. Что я должен там такого уметь? Жонглировать?
— Жонглирование, между прочим, делает человека очень ловким, — серьезно отвечает дед. — Истреблять демонов — не все, что должен уметь княжич.
— А не этому разве должны учить в академии? — удивляюсь я. — Не в смысле демонов истреблять, а всему остальному? Зачем тогда там учиться вообще?
— Ох, беда, — глава рода расстраивается, но вдруг начинает смеяться. — А знаешь, я ведь таким же был. Твой прадед мне устроил практику в пустыне. Меня туда вообще на все лето отправили, чтобы голову себе всякой ерундой не забивал. И я вернулся таким же, как ты. Пустыня она такая, отбивает все, кроме одного инстинкта — выжить любой ценой. Там как-то не до расшаркиваний…
Дед мечтательно смотрит в небо, усмехаясь. А я вдруг вспоминаю, по чьему указанию книжку по этикету на хэ поставили в библиотеке. И не дергаю его, позволяя погрузиться в явно приятные воспоминания.
Мы так и прогуливаемся по дорожке, проходя мимо входа и углубляясь в парк. Сила, которой напитывает хранитель землю, окутывает, убаюкивая. И я тоже с теплотой вспоминаю командира, лагерь, несчастное чучело. И даже того стремного туземного дедка в горах.
— Так и как же ты поступил? — все таки прерываю я наши фантазии о простых временах.
— Ну у меня то память не отшибло. Рефлексы просто другими стали. Как отношение ко всей этой зауми. Но с комиссией повздорил, да. Как-нибудь расскажу тебе эту историю, — он мотает головой, — Но не сейчас, а то учудишь еще по моему примеру. И твоему отцу, и брату это вспоминали при поступлении.
Ага, значит буйный нрав и в этой крови. Не все же мне на свой характер валить. Но устраивать локальный апокалипсис я не хочу. Попробую хоть раз взять умом.
— Ладно, внучок, — хлопает дед меня по плечу, а в глазах его пляшут веселые искорки и солнечные лучи. — Сделаем невозможное. Поместим в твою голову все, что должен знать княжич, за неделю. Это максимальное время, на которое я смогу затянуть подачу прошения. И надеяться, что его долго будут рассматривать, я бы не стал.
— Спасибо! — я так радуюсь, что кашляю.
— Ой не благодари. Ты еще взвоешь и проклянешь все на свете…
***
Прозорливость главы рода не имеет границ. Я не просто проклинаю, для меня даже приходится вызывать целителя, когда я разношу огромный сервированный стол на занятии по предмету «какой вилкой жрать». Толстая тарелка, которая на кой-то хрен там не для еды вовсе, разбивается и распарывает мне лодыжку.
А мой учитель, манерный щегол, не сдерживается и позволяет себе ругательство, отчего сам падает в обморок и наотрез отказывается меня дальше обучать. Моральный ущерб, мол, слишком велик. Про мой моральный ущерб никто не вспоминает.
К концу недели я умоляю деда отправить меня к демонам, то есть в армию. Там где встал, отжался, побежал и не думаешь. Потому что думать приказа не было. Кажется, я даже слабовольно пускаю одинокую слезу.
Вместо этого я получаю дополнительные занятия по верховой езде. Там, вместе с яйцами, у меня отбивает желание ходить к деду с претензиями и тем более просьбами.
Я мечтаю выбраться из этого ада, потому что даже сон становится слабой наградой. Спать мне практически не дают, каждую ночь отправляя на дежурство в семейный храм. Там и вопрошаю Упуаута в чем я провинился, но бог-волк ко мне не является. И даже посулы, что принесу ему дюжину голов высших, не помогают.
Только раз мне кажется, что слышу усмешку в стенах главного зала. Но к этому времени мне уже многое кажется от недосыпа и уймы разнообразной информации, вливаемой в мои уши.
И только Антея, наша верховная жрица, жалеет меня, позволяя один час поспать на очередном учебнике. Ну и Филиппа Матисовна, тайком поставляющая мне пирожки.
Родители все это время находятся в госпитале. Дед лишь сообщает мне, что идет подготовка к сложному ритуалу и все под контролем. Придется объединить усилия нескольких верховных и получить исключительное согласие императора. С последним как раз проблем не возникает, так как в головах главных шпионов слишком много интересных сведений.
Друзей я тоже не вижу. Меня хватает на короткие переговоры, пока бегу с одного занятия на другое. Все они тоже готовятся к поступлению, хоть и не так активно, как я, но напряжение по мере приближения дня собеседования у всех возрастает.
Дни тянутся бесконечно долго и уходят стремительно быстро, вселяя в меня панику, что я ничего не успеваю. Собеседование за собеседованием, и испытание назначают всем, кроме Володи.
Прорицатель лежит по соседству с родителями, на реабилитации даже без возможности посещений. Только Покровский прорывается к целителям, выбивая новости о состоянии друга. Идет на поправку — коротко и вроде оптимистично.
Ко дню, на который назначено мое собеседование, я прихожу в состояние полной прострации. В моей голове каша, тело болит от физических нагрузок, а источник еле теплится, истощенный поддержанием меня в сознании.
