Вот уж кто умел объединиться с природой! Эдвард порхал над землей словно бабочка и поднимал пыль на дороге не хуже стада бизонов. Его поступь была тиха, но срывала листья с деревьев и уносила шляпы путников.
Люди не успевали понять, что за сущность промелькнула мимо. Словно смерть на черных крыльях свистела в воздухе, оставляя ужасное послевкусие. Бедолаги останавливались, молились богам о спасении и только после этого продолжали путь.
Жутким было видение берсеркера. Словно тайфун, запущенный темной магией, он выглядел черной стрелой, рассекающей тонкую нить пространства. Издали можно было проследить, как мнется трава, раскалываются деревья, вздрагивают птицы, срезается рожь и разлетается пыль. Неостановимость и стремительность в такие моменты превращали Эдварда в живую опасность. Он отдавался ощущению скорости без остатка. И с каждой мимолетной слабостью давление проклятого меча становилось сильнее.
Но берсеркер не давал себе передышки. «Я стал подчиненным людей, а значит, за освобождение придется заплатить ещё дороже… На это потребуется много времени. Но зато я смогу угнаться за другой целью: найти мага холода, способного справиться с древней силой меча».
И он бежал. Навстречу холмам, равнинам и лесу; мимо брошенных деревень и дозорных крепостей, словно камень, выпущенный из пращи. Но даже камню рано или поздно приходится упасть.
Как бы Эдварду не хотелось, иногда приходилось останавливаться, чтобы передохнуть. Порой он чувствовал колоссальное напряжение от груды металла за спиной. Но выкинуть свою ношу не мог. Огромный проклятый меч – это знак номера один. Лучшего из берсеркеров…
Видя отрывочные сновидения, Крон спал по несколько часов, а затем снова устремлялся в путь, включая режим бешеного пса. Во время своих жутких переходов, изматывающих тело хуже любых тренировок на свете, Эдвард не видел ничего, кроме цели и дороги.
В этой скорости берсеркер забывался. Казалось, он видит сон с отрывками воспоминаний. С тяжкими лишениями внутри клана и кровавыми стычками в бою. В такие времена меч особенно оживал и даже иногда посылал ему плохие мысли. Эдвард видел монстров, которых никогда не было на свете, и громадного волка, чей пугающий взгляд напоминал вечно красный рубиновый камень. Но отрывочные видения не могли завладеть сознанием сильного воина. Они проходили мимо, оставляя осадок. Мрачную метку тоскующего божества: голодного, огромного и сильного. «Возможно, меч не просто так призван находиться в руках сильнейшего берсеркера…»
Снова остановка. Эдвард зажарил перепелку и пожалел, что рядом нет спутников. После неистового утомления хотелось поделиться с кем-нибудь внезапно возникшими мыслями. Разделить усталость. Мечталось вылить на кого-нибудь поток слов. Он жаждал общения. Встречи. Людей. А ещё больше – прекрасных девушек, которых в городах было в избытке.
Вот что влекло его на поле брани. Деньги, чтобы после миссии найти очередное отвлечение беспокойному духу. Чтобы выбраться из обязанности служить и повиноваться. Чтобы показать самобытный нрав и получить хоть капельку тепла нежной женской плоти.
Перерыв на скудный обед давался с трудом. Лишь несколько мыслей навестили Эдварда, когда удалось оторваться от меча. «Девчонка-принцесса подождет. Если я быстро справлюсь, то смогу уделить время поискам мага холода…» – решил он. Мясо исчезло, как пыль с дороги – и вот он уже снова несется вперед.
«Жаль, что нельзя ни о чём думать». Магическая скорость набросилась на тело как тяжелая физическая работа, от которой нельзя отвлечься. Одно неверное движение – и влетишь в болото или раздавишь человека. Сосредоточенность, напряжение, зоркость неморгающего взгляда. Не осталось ничего другого.
Перед Эдвардом стояло только одно: смутная цель добраться до Гонса и выполнить миссию. Остальное – лишь фальшь, несущаяся перед глазами сотнями картинок.
* * *
Город ещё не видел такой молнии. Стражники западных ворот заморгали, когда перед ними вырос берсеркер. Один дернулся, как мальчишка, второй вытянул копье, опасаясь, что начнется заварушка.
– Вольно, солдат! – шутливо бросил Эдвард и шагнул в черту Гонса.
Он отлично знал, что делать. Поиск убийц, свидетелей и пропавших были основой деятельности кланов. Каждый берсеркер участвовал в таких миссиях. И только самые неумелые могли бы их провалить. Но Эдвард понимал, что такое задание – совсем низкого уровня. «Работа не для меня. И всё же я ищу не обычного сынка политика, а настоящего принца».
«Принцесса, которая ищет принца… – вспомнилось ему. – Что за шуточная история?»
Портрет зеленоглазого парня трепыхался у него в ладони, как развернутое знамя. А берсеркер словно тень скользил от одного здания к другому и останавливал вздрагивающих от неожиданности путников, чтобы насладиться своей властью.
Он был силен, высок и убедителен, а глаза его не искрились огненным магическим блеском – он был человеком. Таким же, как и они, только занятием его была не пахота, кузнечное дело или ремесленничество, а настоящая война.
Из него лилась сила. Её чувствовали прохожие и явственно ощущали все, кто говорил с берсеркером. Древнее могущество наполняло его. Отпечаток, что наложил клан, лежал на каждом изгибе мускулистого тела. Эдвард любил и ненавидел это ощущение.
«Я человек, а живу как запертый в клетке зверь. Ничуть не лучше магов. Пускай у меня больше свободы, но я не могу заниматься тем, что мне нравится», – и он томился в душе, а взгляд его серых глаз оставался неутомимым и сильным.
Он задавал вопросы многим людям и чаще всего пытался выяснить, где же может остановиться богатый путник. Но бедняки не знали ответ. Они жили с трудом, добирались сюда пешком и заселяли трущобы, чтобы ночевать на жалкой подделке кровати. Что касалось богатых – к ним даже нельзя было подступиться. Блеск золота на каждой карете, лазурные переливы одежды и янтарные сережки в ушах дам говорили о горделивом разрыве между людьми. И Эдвард ясно понимал, что никто из них и слова ему не скажет…
Перед ним проносились улицы со множество лиц: убогих, бритых и изничтоженных городской жизнью. Но ответа не было.
И тогда Эдвард обратился к мальчишкам.
Он приблизился к ним осторожно, как отец приближается к сыновьям, и заметил, что они играют в сражение, держа в руках палки и потрепанные щиты из крышек мусорных баков.
– Я нападаю! – пролепетал самый младший и вдруг остановился, потому что на переулок легла непроницаемая тень. Испуганный малыш присел воробушком и притих. А за ним притихли и все ребята.
Эдвард посмотрел на них с любовью и мучительной тоской по тем детям, которые умерли вместе с ним в стенах клана. Он видел в этих маленьких сиротках недостаток родительской любви и необъятное желание вырваться прочь на свободу, наперекор бездушной судьбе.
Его губы светились добротой:
– Меч надо держать двумя руками! – сказал он старшему и подмигнул. – А кинжал – вот так, поближе к шее, чтобы рывком наносить удар.
