– И что это было? – в шёпоте допытывает Бог Удовольствий и плечом прижимается к одиноко стоящей у столика Луне.
Сама же Луна ругается на старом наречии – откровенно (так как все языку внимают), но негромко: эти закоренелые безумцы и моральные уродцы кипятят в ней кровь и студят жилы.
Бог Удовольствий просит спокойствия и отнимает у женских рук очередной бокал.
– В тебе говорят градусы.
– В тебе тоже. И однажды таков глас оказался вердиктом.
– Не сейчас, Луна…
Бог Удовольствий, в очередной раз перепрыгивая с темы, просит назвать самую привлекательную девушку на вечере. Очаровательный женский взгляд пронизывает его льдом, а мужской голос напевает:
– Вот из тех.
И кивок приходится на стол по другую сторону залы; через паркет и завесы людей.
– Рыжая.
– Давай без рыжих. После Сибирии я болезненно принимаю этот цвет.
– Блондинку, значит, тоже не предлагать? – злостно зудит женщина. – Правее.
– Она из Монастыря. Я продал её в жёны несколько лет назад, а принцип «не прикасаться к монастырскому» свят до сей поры.
– О чём мы говорим? – и Луна недовольно складывает руки на груди. – И всё же блондинка. С короткими волосами.
– Одна из жён Бога Ненависти. Отличный выбор.
– Прости?
– Твой муж тоже любил так делать.
И мужчина рассекает по залу, прытко перенимая обрывки фраз и умудряясь отвечать на них, и мужчина склоняется к немощному силуэту в простом платье, и мужчина облепляет доступную приглашениями, предложениями и поцелуями. Они немедля поднимаются на второй этаж.
А я перевожу взгляд на Луну, которая, не веря происходящему, едва удерживается за кайму стола и следом приземляется на пуф неподалёку. Вот так просто, Луна, всё верно. Впервые окропляю её чудесные черты жалостью и состраданием; их отношения были загадкой (для всех), однако они были, а потому являлись постоянными зачинами болтовни и сплетен. Но, несмотря на развязность их характеров, женщина не ожидала подобного пренебрежения.
– Вам помочь, богиня? – спрашиваю я.
Луна, не обернувшись, отказывается и от помощи, и от присутствия на вечере, а потому резво покидает резиденцию. Нахожу её в саду. На том же самом месте, где мы беседовали впервой. Происходило то при свете дня, однако с затаившимся под тучами солнцем, а ныне – с её приятельницей луной.
– Ваша печаль разбивает мне сердце, – признаюсь я и лукаво проникаю в беседу.
– С меня достаточно сердец, – в пустоту сообщает женщина. – Сохраните его: здесь таковые больше не имеются.
И она одаривает меня морозным взглядом. Узнаёт, дивится…!
– О! Не разговаривайте со мной! – восклицает Луна и устало роняет голову, взглядом препираясь с припрятанной в тени зеленью.
Спешу узнать причину слов и вкушаю ответное:
– Прошлый наш разговор у резиденции дома Жизни одарил меня неприятнейшими делами и известиями. Исповедь ныне не взвывает к богам; они слепы и глухи к мольбам людским.
– Истинные Боги слышат через стены.
– И стены тоже слышат – но это уже не боги. А чего желаете вы сами, друг мой? Чтобы я спровоцировала вас на грех?
Ядовитая улыбка пронизывает лицо. Соотнести к богу понятие греха? О, она в действительности безумна и отчаянна.
– Смотря, что вы зовёте грехом.
Женщина расправляет плечи и замирает напротив; уступка в росте оказывается неощутима: её горделивый взгляд и такая же выправка не позволяют оппоненту допустить мысль о неравенстве.
И я быстро признаюсь, что причина моего обращения сокрыта в предупреждении об опасности.
– Вы не позволили мне окончить речь после танца, а я с самыми благими намерениями обращаюсь к вам и Монастырю. Хочу предупредить. Хочу выразить опасения.
– Что это значит? – вопрошает Луна и едва отступает в сторону резиденции.
– Что будет, если я сообщу: ваш близкий – якобы – и общий друг решил сыграть против и потому монастырские стены ныне не неприступны?
– Ближе к делу! – нетерпеливо бросает женщина и цепляется едким взглядом.
Признаюсь, что мне случаем попала переписка двух лиц, которые обсуждали монастырские дела и подстрекали мирных к мятежу. Назвать их по имени я не мог.
– Нам следует вернуться или же – наоборот – не являться?
– Если вам дороги жизни находящихся там послушниц – первое.
Луна скверно ругается и тут же исчезает. Начинаются её поиски Бога Удовольствий.
Женщина
Я размышляю о причудливом предупреждении Бога Смерти, который шуткой ли, забавой или злобой направил нас к Монастырским стенам – нетронутым и спящим. Никакими гостями и никакими неприятными известиями не разило, однако же для чего-то один из умнейших людей (он – человек?) на вечере отправил нас к родному. Или выдворил из обители смрада и ругани?
Дабы найти Бога Удовольствий, предававшегося удовольствиям, пришлось пошмыгать меж спален и наглядеться разных картин (и не самых приятных). Тогда и подтвердились мои догадки о том, что величайший человек, достигший высоты образования и полёта, нырнул в пучину безрассудного, обнажив животный инстинкт по глупости и от дозволенности: боги сношались с богами или слугами, боги уединялись парами или безумствовали компаниями. Они потыкали своим прихотям: приземистым, скотским; и позабыли о возлагаемых обязанностях – великих (возможных) целях, ведь люди смертные доверили им и себя, и организацию городов, и ведение политики меж ними – остатками цивилизации. Даже решение общих вопросов не касалось лиц и умов нынешних богов. Они касались друг друга и доживали век в разрухе, заведомо убеждённые – гибель неминуема; и даже бессмертные (мнимо) падут от карающего меча. Оказывается, цивилизация подыхает задолго до крушения внешнего.
В спальню заходит Ян.
– Разрешите, богиня? – глумливо швыряет он и припадает к своему шкафу. Наблюдаю за одевающимся телом. – Ваш Бог – мудрец – либо глупец, либо обманщик.
– Думаю, у него были все причины направить нас в Монастырь.
И Ян, прокалывая меня увесистым, насмехающимся взглядом, поясняет, что Бог Смерти – единственный живущий на свете (его остаткам) правдолюб, отдающий должное лукавству и витиеватому достижению целей путём намёков и инсинуаций.
– И всё-таки причина была, – говорю я. – Должна быть непременно и вскоре нам обнажится.
Мужчина вздыхает и, бросив рубаху, проползает через кровать ко мне – сидящей на краю, ближе к окну.
– А теперь посмотри на ситуацию со стороны. Из-за «доброго» совета твоего нового друга ты увидела то, что видеть не должна (хотя об этом я неоднократно рассказывал) и услышала то, что слышать не должна (хотя догадки строить могла).
