– К вечеру прибудет Бог Удовольствий, – объявляет Стелла.
Джуна в который раз вздыхает, дабы перебороть агонию на сердце, и со скрипом выдаёт, спрашивала ли младшая разрешения на встречу у ответственного за неё брата.
– Гелиос уехал по делам и ему необязательно знать об этом.
– Ты знаешь Гелиоса и знаешь, как он относится к вашим свиданиям с Хозяином Монастыря.
– Я не скажу, что ты доставала меня, если ты не скажешь о нашей встрече.
– Не годится, Стелла. Я расскажу Гелиосу, вне зависимости от того, что ты напоёшь и даже выдумаешь обо мне, ибо оберегающий нас брат должен знать всё.
– Ты бессердечна! – восклицает Стелла и, отрываясь от компании сестры, бежит по лестнице. – Ты никогда и никого не любила, а потому не знаешь, какого это: ждать хотя бы секундой возможности увидеться.
– Не говори, чего не знаешь и о чём можешь пожалеть, Стелла.
– Бессердечна! Потому ты одинока и потому тебя жалеет Гелиос. Жалеет словно побитую собаку! У тебя нет сердца, старшим детям в нашей семье их не выдавали.
Джуна не удерживается от язвы:
– А на младших они закончились.
– Что это значит?
– Это значит, что ты поступаешь бессердечно по отношению к брату. Ты поступаешь эгоистично. И это не тот здоровый эгоизм, которому тебя учила я. Поступать как комфортно тебе – не эгоизм, но поступать вопреки удобству иного – более чем.
– В кабинете ты принимаешь будущего мужа? – перебивает напористый голосок девочки и Джуна резко замолкает. – Ну же? Муж?
Спешит оправдаться:
– Разумеется, нет, Стелла. Что за вопросы?
– Если ты не можешь найти себе мужа, не завидуй сестре, преуспевающей в том деле. Я буду с Хозяином Монастыря просто потому, что он умеет добиваться и всегда со мной обходителен.
– Стелла! – вмешивается рассерженный голос матери, поспешившей на голоса ругающихся.
– Разве же ты думаешь, смысл жизни у женщины найти себе мужчину? – восторгается Джуна. – Тогда я сочувствую тебе и забираю слова, в которых считала умной.
– Хочешь назвать глупой Полину? Она ведь хочет замуж.
Средняя сестра выходит следом за матерью.
– Эй, Джуна не считает меня глупой. Правда же, Джуна?
Сама Джуна вспыхивает и восклицает, что младшая лишь переворачивает сказанное и бежит от сути; когда-нибудь она её нагонит и ударит. Суть. Тогда же старшая просит вступить в беседу мать: дочь готовится к свиданию вопреки наказам брату.
– Предательница! – кричит Стелла.
– Заносчивая девка! – бросает в ответ Джуна.
– Лучше быть заносчивой, чем одинокой.
Мать гонит младшую дочь в комнату, на что старшая предупреждает: она выскользнет из спальни при любой возможности и сбежит к своему воздыхателю, не видящему дальше собственного носа, потому что не узреть стервозности юной представительницы дома Солнца способен только слепой или тупой.
– И Хозяину Монастыря я скажу, что ты назвала его слепым и тупым.
– Обязательно передай! – подначивает Джуна. – Может, тогда он прозреет и увидит, что за душой у тебя, как и на сердце – пусто!
Ругающиеся разбредаются.
Мать и средняя дочь уходят на кухню, младшая с всхлипами бежит по лестнице наверх (за ней гонятся приставленные для наблюдения слуги), старшая возвращается в кабинет и захлопывает дверь.
– Прошу прощения, что тебе всё это пришлось выслушать, – извиняется она и шагает к отцовскому бару, достаёт бутыль и разливает. – Угощайся. Знаю, что тебе это неугодно, но не могу воздержаться сама. Прости ещё раз.
Джуна осушает стопку и ставит её на подлокотник кресла, закрывает глаза и с пару секунд успокаивается.
– Она сводит с ума, – говорит женщина едва слышно; словно бы себе, но слышу я.
Отвечаю:
– Она молода.
– Не помню, чтобы в её годы я так дичала.
– Ты старшая из сестёр, то понятно. На твоих плечах уже лежала ответственность за пребывание младших в доме.
Джуна открывает глаза и ловит мой взгляд. Цепляется, размышляет. Пускает слезу-одиночку и спешит её смахнуть.
– Не знаю, что на меня нашло, – говорит она. – Сейчас соберусь, прости.
– Дверь закрыта, можешь дать волю чувствам, – предлагаю я. – Слёзы полезны для эмоциональной разрядки.
– Чтобы разрядиться эмоционально, мне нужно взять голову младшей сестры и как следует постучать по ней.
Смеётся и смеётся горько. Как вдруг – всё-таки! со слезами – выпаливает:
– Она погубит себя, я чувствую это.
Следом Джуна делится мыслями, что характер младшей сестры приведёт к нерешаемым проблемам, потому что судьба подловит момент, когда рядом не окажется никого из тех, кто бы мог помочь.
– У меня дурное предчувствие. Прости, что говорю тебе это, – извиняется в который раз. – Всё на свете имеет свои последствия, тоже известно. Она так юна. Вы погодки, верно?
– Близко, – соглашаюсь я.
Тогда женщина пускается в плач, что по сравнению с гостящим Богом Смерти, у её сестры ума нет нисколько.
– Ну-ну, пущай, – приказываю я, – оставь. Ты сравниваешь абсолютно разных людей с абсолютно разной историей, разными обстоятельствами взросления и разным опытом. Твоя сестра нормальна для статуса младшей любимицы Дома Солнца, которую все всю сознательную жизнь жалели, баловали и оберегали.
– Мы получили заслуженное, ты к этому?
– И к этому тоже, – смеюсь я. – Всё в порядке, Джуна. Позволь ребёнку быть ребёнком.
– Если бы ребёнок не промышлял недетскими делами, я бы так не переживала. А она связалась с другим ребёнком (не в обиду твоему возрасту), и вместе они думают, что взрослы и мир перед ними склонится. Мир их наклонит и…
– Не продолжай.
Улыбаюсь и жестом прекращаю женскую речь. Джуна понимает и перепрыгивает на иную тему (однако отличительную от той, на которой мы остановились):
– Значит, ты вступаешь на должность?
– Негласно, но да, – отвечаю я.
– И я первая, кто видит только взошедшего Бога Смерти, чьё имя однажды было предано забвению? Не боишься ответственности? Не боишься повторения истории?
Спокойно соглашаюсь:
– Люди боятся не ответственности, а последствий от совершаемых действий. И я не боюсь, ибо в отличие от людей наблюдаю: чтобы избежать повторения некогда случившейся истории, потребно не повторять приведшее к тому.
– Сколько раньше вас было? – уточняет Джуна.
– Девять, – говорю я.
– И все преданы костру. Это плохая идея, не находишь…
