Недолго молчу, затем – слабо киваю.
– Ты прощена, – смеётся Ромео, хотя я не сказала ни слова. И тоже смеюсь. Какое великодушие.
– Тебе очень идёт улыбка, – замявшись, вдруг выдаёт Ромео. – Я обещаю тебе, Карамель, что буду только её причиной… – отвлекается и пытается одолеть смущение, спрашивает: – Так, ладно. Чем хочешь заняться?
– Объясни вкратце, что было на оставшихся уроках.
Так и проходит вечер. До комендантского часа Ромео покидает дом Голдман. Гоню Миринду и закрываю за другом сама, собираюсь подняться в спальню, но передо мной выплывает задорная физиономия Золото.
– Чем занимались в комнате? Обнимались? – хохочет девочка.
– Если это единственное, что интересует тебя в жизни – обратись к врачу, – кидаю в ответ.
– Подобно тебе сегодня? – язвит сестра.
События пятого дня
Сплю плохо. Кошмаров нет, но малейший шорох и малейшая упавшая со стороны улицы тень пробуждает и беспокоит. Тешусь мыслью о том, что, когда встану, наступит мой день, исключительно мой. Он принесёт спокойствие и умиротворение, он унесёт невзгоды и заботы.
Вот ведь, а мать предпраздничным настроением обеспечила.
– Карамель!
Резко поднимаюсь.
Сухое истощённое дерево ползёт голой ветвью по окну, царапает его своим лезвием и с порывом ветра повторяет действо вновь и вновь. От влаги запотел низ рамы, от скучных туч заволокло весь сад. В чём проклятая ирония, почему остатки сада ползут именно в моё окно, почему удручающие растения подглядывают за тем, кто их больше всего ненавидит?
И кто, чёрт возьми, звал меня?
Время близится к подъёму, и дом, завядший в пучине сна, постепенно высвобождается от оков ночи. Туман, оставив капли на мраморных плитах, улетучивается, тёмно-серые облака сменяются светло-серыми. Заря.
Медленно, не нарушая идиллию дремлющего дома, поднимаюсь: заминаюсь у зеркала и оглядываю себя. Изменений нет. Не нахожу их. Ты ждёшь их именно в этот день, но именно в этот день их нет; они – все дни до этого. Ты меняешься и растёшь на протяжении целого года, а эта дата – лишь черта, что обводит тело и мысли.
– С днем озарения Новый Мир вашим светом, мисс Голдман, – встречает служащая, когда я выхожу из ванной уже собранной. – Для вас сюрприз.
Не терплю сюрпризы – всё должно обговариваться заранее.
Провожаю Миринду холодным взглядом; она открывает входную дверь и запускает – вот же прилип к этому дому – Ромео.
– С добрым утром, сладкая девочка, – говорит юноша.
– С добрым утром, мальчик-которого-я-просила-не-называть-меня-так, – отвечаю я.
– По паспорту записан иначе.
– Аналогично. Так что тебя привело на улицу Голдман? Или ты ночевал под крыльцом?
– День рождения самой сладкой девочки, несмотря на вот это кислое лицо, во всём Новом Мире.
И Ромео протягивает цветастый пакет. Улыбаюсь и благодарю.
– Я говорил про твою улыбку и как она тебя красит?
– Тысячу раз.
– Значит, это тысяча первый.
Проходим на кухню, Миринда готовит напитки.
– Что там? – спрашиваю я, прежде чем открыть подарочный пакет.
– Скажу – будет неинтересно, – кивает Ромео и садится за обеденный стол.
Я сажусь напротив и, разворачивая бумагу, представляю нас семьёй. Нет ни отца, ни матери, ни сестры, нет навязчивой горничной и чужеродных мыслей. Есть мы. Вдвоём.
Ромео в костюме и волосы его по обыкновению зачёсаны вбок. Он так красив, контрастом выступая на фоне белоснежной кухни. Просто картина – так бы и любовалась ею. Кожа его – кофейное зерно, моя же (протягиваю к нему руку) молочная пена. Ромео касается пальцев и говорит:
– Так бы и сказала, что тоже приготовила подарок.
– Разве же? – удивляюсь я.
– Другое я не загадывал.
Отнимаю пальцы – неспешно; чтобы открыть подарок. В руки западают плотные края книги. «Ромео и Джульетта». Потрёпанная по бокам, но истончающая божественные ароматы старой печати. Удивительно, как Ромео смог достать её для меня?!
– О чём их история? – спрашиваю я.
И рассматриваю золотую окантовку, трогаю обложку из багрово-коричневой кожи, касаюсь мужского благородного профиля, выведенного жёлтой краской.
Ромео обещал – я упоминала – познакомить меня с персонажем, именем которого его окрестили.
– Ты прочитал?
– О любви, – отвечает юноша и наблюдает преисполняющийся негодованием взгляд. Спешит: – Любовь погубила их.
Любовь ли?
– Хорошая книга, правильная история.
– Убедишься в этом, – улыбается Ромео. Как-то заговорщицки.
А я добавляю, что через художественную литературу требуется особое воздействие на читателя; виновников следует найти, обезумевших преступников – наказать, потерянное – вернуть, желаемое – обрести. Всё должно иметь свою логическую точку завершения. И (почему же сейчас?) вспоминаю разговор с отцом, произошедший накануне. Всё имеет окончание. Ромео – что удивительно – смотрит на меня с горечью.
– Родители поздравили тебя? – спрашивает он, дабы отвлечься.
– Пополнением банковского счёта, – говорю я. – С утра на работе, мы даже не виделись. А сестрёнка – больше, чем уверена – подслушивает нас и ожидает, когда мы захлопнем за собой входную дверь.
– Сегодня вместе пойдём в Академию, я и не подумал.
Исправляю:
– Поедем.
– Да, прости. Ты не терпишь мосты.
Мы собираемся, Миринда убирает посуду.
– Какие планы, сладкая девочка? Не думала взять выходной?
– Незапланированный выходной получился вчера, поэтому сегодня учёба обязательна.
Моя личная установка. Обычно на работе или в Академии дозволено взять выходной в свой день рождения. Всё-равно иных праздников и торжеств в Новом Мире нет. Даже когда-то существовавший день города убрали, ибо все эти выдуманные даты лишь мешали концентрации на главном деле, на единственной миссии любого живущего здесь – строить град будущего, ткать дивный Новый Мир.
Я продолжаю:
– После учёбы можем съездить на Золотое Кольцо, развлечься. Возьмём Ирис, погуляем троицей.
Ромео отшучивается, что даже в собственный день рождения мне придётся одевать её.
– Как и все дни до этого.
– Подберёшь мне галстук?
Обмениваемся улыбками.
– В моём отделе только девчачьи вещи – соглашайся на платье.
– На бретельках или с корсетом?
