– Ещё вопросы, Карамель? – говорит отец.
– Для чего Свод Правил?
Недолго мусолит мысль и, глотнув кофе, решается:
– Для порядка. Для дрессировки, для подчинения – иными. А ты Создатель, ты вершитель, ты управленец. Можешь вырвать все страницы и впаять туда новые. По желанию.
– Но ведь это чёртов кирпич (и говорю я о законодательстве Нового Мира) указывает, как дышать…
– А у Боккаччо панацеей от всего была любовь и даже от чумы, дочка. Можно ли верить всему написанному?
– Чему тогда верить?
Отец бьёт пальцем по виску.
– Тогда не ошибёшься, дочка. Думай, твою мать. Всегда думай. Наперёд, но делай это.
– Я устала.
– Сегодня ты освобождена от занятий. Восстанавливайся, усваивай новую информацию. Никуда не ходи и ни с кем более не разговаривай, поняла? Вестник не читай, Новости не смотри, почту мою не трогай. Все звонки через Миринду – она будет отказываться от комментариев. Воздержись – люди позлятся и успокоятся: тогда мы оправдаем тебя.
– Ненавижу Новый Мир, – говорю я.
– Поверь, это взаимно.
Отец поспешно отключается. В кабинет заходит служащая – кланяется и говорит:
– Я набрала ванну, мисс Голдман, чтобы вы отдохнули.
– Спасибо, Миринда.
Выключаю отцовский экран, совладав с желанием открыть поспешно пополняющийся сплетнями Вестник, и иду в ванную комнату. Белая чаша наполнена до краёв, пар ползёт по кафелю и растекается по потолку. Смогу ли я ещё раз (хоть раз!) сказать: «Мы – ваши Создатели?». Раздеваюсь и ступаю в горячую воду. Ступни жжёт. Терпимо. Всё происходящее терпимо. Прижимаюсь оголёнными лопатками к раскалённой ванне. Пытаюсь расслабиться, но мышцы не позволяют; натянутые – словно струны – приковывают к акрилу и пребывание в истончающей ароматы масел воде становится пыткой. Глазами врезаюсь в рассыпанные по потолку светильникм и жмурюсь. Окунаюсь.
«Мы ваши Создатели!» – вторит голос над головой: слова разверзают город, а слоги рассыпаются и налипают на дороги, что скрещиваются паутиной.
«Мы будущее этого мира» – продолжает говорящий. Я с трудом открываю плачущие от соли глаза и наблюдаю ухватывающую воду: она стремится обнять меня; ощущаю удар волны.
«И если вы живёте…»
Вода наполняет лёгкие словно сосуд, но чья-то дрогнувшая рука не останавливается, а потому жидкость переливает через край, ощипывает, давит.
«…дышите нашим воздухом…»
Вскидываю руками к некогда молебному небу, но вместо того сталкиваюсь с бессердечной поверхностью воды.
«…едите нашу пищу…»
Я хочу закричать.
«…смотрите на наше небо…»
Кричу.
«…Знайте! Без нас не будет вас»
Захлёбываюсь: ледяная жидкость взбирается и наполняет изнутри.
«Вы наши подчинённые, а мы Боги»
Тело обдаёт жаром; я чувствую: вот-вот вспыхну, загорюсь.
«Восхваляйте же своих Создателей!»
Открываю глаза.
Помню, что тонула. Помню ледяную воду и обжигающее нахождение в ней – такое возможно? Прихожу в себя и взглядом препираюсь с поверхностью воды – резко поднимаю полегчавшее тело и дрожащими руками стираю с лица излишки влаги.
– Мисс Голдман! – колотится в ванную служащая. – Мисс Голдман, с вами всё хорошо?
Смотрю не незапертую дверь – как прозаично.
– Я велела оставить меня в покое!
Пытаюсь выговорить то сердито, но в слогах запинаюсь. Миринда повествует об услышанном ударе, всплеске воды и последующем молчании – ей движет беспокойство.
– Если я могу помочь, мисс Голдман…
Погружаюсь в ванну обратно – медленно и аккуратно.
– Мисс Голдман, с вами всё в порядке?
Вот приставучая…
– Мисс Голдман.
– Не мешай. Мне. Отдыхать.
– Слушаюсь.
Стук каблучков Миринды уносит её из-под дверей дальше по коридору. Расслабляюсь и ни о чём не размышляю. Иногда следует оставить всё в покое – и себя в первую очередь. Кожа распаривается, сжатые мышцы отпускает. Взгляд мой каменеет на белой плитке, что неровным углом препирается с зеркалом. Не знаю, сколько времени проходит. В чувства меня приводят крошечные удары по двери.
– Кара, ты утонула?
Голос Золото не такой задорный как обычно. Думаю, в Академии ей могло перепасть из-за новостей о старшей сестре. Ныне её будут сторониться.
– Если утонула, – продолжает Золото, – я забираю комнату себе, так и знай.
Пытается шутить в свойственной ей манере, но я различаю – их невозможно не различить – тоскливые ноты в некогда звонком голосе.
– Что тебе, маленькое чудовище? – спрашиваю я.
Золото отвечает, что пришла из Академии и хотела умыться. Сколько я пробыла в ванной? Встаю и, закутываясь в полотенце, открываю дверь. Золото проходит к раковине и под мощным напором воды поливает руки и лицо.
– Выглядишь отстойно, – говорит девочка. Всё ещё ни разу не посмотрев на меня.
– Это семейное, – парирую я.
– Купалась в ледяной воде?
Наполненная чаша всем своим видом демонстрирует, что остыла.
– Долго лежала.
– Жесть.
Золото замирает и рассказывает, как к ней по пути домой из Академии пристали жалкие корреспонденты (вряд ли они дотягивают до официальной должности) из Вестника. Предлагаю воздержаться от пеших прогулок по мосту и пользоваться личным транспортом.
– Это у тебя бзик на мостах, сестричка, – кидает Золото. – Меня же устраивает компания из учащихся вместе со мной. Я люблю прогуливаться по Новому Миру.
Сестра никогда и ничем не делилась со мной просто так, никогда не рассказывала о происходящем в жизни. И я не интересовалась. Такое ощущение, будто я многое упустила. Почему?
Убегаю от собственных мыслей?
– Так что с теми людьми из Вестника?
– Они кричали: «Золотая девочка займёт место сладкой Карамели?» – передразнивая чьи-то голоса, смеётся сестра. – И знаешь, что я ответила?
Не удерживаюсь от злой шутки:
– Автографы по выходным?
– Лучше бы сказала так. – Золото выключает воду и вытирает руки о полотенце на мне. Я сказала, что процентные ставки растут, падают, золото поднимается на рынке и вновь уступает другим драгоценным металлам, но одно известно наверняка: ещё словно о семье, я сделаю вашу жизнь обратно пропорциональной значению имени моей сестры.
– Так и сказала? – воскликнула я.
– Ага. Они начали шептаться, придумывать новые заголовки типа «Старшая дочь семьи Голдман потянет за собой на дно младшую» но я повторила: «Обратно пропорциональной. Вы знаете, что это такое». И быстренько ушла домой.
