– Отец тебя убьёт, – хмыкаю я.
– Не сомневаюсь.
– Но я тобой горжусь.
– Не сомневаюсь!
Улыбаюсь сестре:
– Почему ты так поступила?
– Хоть ты меня и бесишь, – говорит Золото, – остаёшься моей сестрой. Ничего с этим поделать не могу.
– Спасибо, Золото, – смягчаюсь я.
– Не привыкай, – хмыкает девочка.
Мы расходимся. Она прячется в своей спальне, я – в своей. Запираюсь и взглядом отмечаю пропавшего из банки паука: вновь шастает по комнате, однако ныне – с моей инициативой.
Как можно переварить всю эту информацию. Для чего? Может, отец проверял меня? Проверял, достойная ли я Палаты Социума, достойна ли жизни на поверхности? Ничего не понимаю… Может, меня проверял сам Новый Мир?
Одеваюсь в домашнее, расчёсываю волосы – мокрые, бьют по лопатках.
– Мисс Голдман? – зовёт служащая. – Простите, мисс Голдман, на пороге дома Ромео Дьюсбери.
Чёрт с тобой, Дьюсбери! Глупый мальчишка, идущий на поводу неясных чувств. Для чего? Пришёл разобраться во вчерашней ситуации? Пришёл высказаться на тему сегодняшних новостей? Пришёл разорвать пару? Он опоздал! За нас это сделала Администрация.
– И что? – спокойно спрашиваю я. – Постоит и уйдёт, верно?
Миринда кивает. Затем:
– Он грозился снять дыхательную маску.
– Ну не дурак ли?
Спускаюсь в прихожую, открываю дверь и велю немедленно заходить. Ромео заваливается в дом. Надеюсь, никто это не заснял.
– Зачем ты пришёл? – восклицаю я. Миринда тотчас исчезает – убегает в свою комнатку.
Стоит ли мне – по совету отца – увести Ромео в спальню и обговорить там? О, это даже звучит дико. Ненормально. Уродливо. Неправильно. Девиантно!
– Я получил сообщение от Администрации Академии, – говорит Ромео. – Они расторгли нашу пару.
– Знаю, – киваю в ответ.
– Это бред.
– Не поняла?
– Бумагу они, может, и порвали, но нас не поменяли. Ничего не изменилось в наших отношениях, в моём отношении к тебе. Мне плевать на их указку, я чувствую иначе – и тебя оправдают.
Сколько диких слов он говорит и – словно бы – не контролирует себя вовсе.
– Почитай Вестник и передумай, – усмехаюсь я.
– Не дочитал ни одну из статей, хотя видел каждую. Я знаю тебя, сладкая девочка, этого достаточно.
Я сама себя не знаю, Ромео, откуда твоя уверенность? Всё, во что я верила – блеф, всё, чем я взращивалась – ложь. Правды нет, и даже я не знаю, кто я такая.
Ромео говорит:
– Лишь не понимаю причину, по которой ты бросила меня вчера.
– Вынужденная мера, – поспешно отвечаю я.
– Дело в другом парне?
Что?
Читает тот же вопрос во взгляде и объясняется:
– У тебя появился другой?
– Ты издеваешься, Ромео?
– Ты бы знала, как тебя хочется поцеловать, Карамель, – говорит юноша. – Прямо сейчас. Чтобы доказать всему миру и тебе в первую очередь – ты моя.
– Забудь об этом! – кидаю я. – Слышишь? Сам себя, Ромео, слышишь? Что ещё тебе хочется? У нас есть – чёрт, то есть были – нормированные рекомендации, у нас есть – да чтоб тебя, были – правила. Всё должно быть по правилам. Всё должно быть под контролем, урегулировано, верно.
Ромео ступает близ и берёт за руку – только. Не позволяет себе нарушить то самое злополучное, допустимое расстояние между партнёрами. Даже сейчас.
– Отпусти меня, Ромео, – требую я. Не уверена, что в самом деле этого хочу.
– Не отпущу, – говорит он. – Жалобу ты всё равно не напишешь.
– Это ещё почему? Откуда такая уверенность?
– Потому что я люблю тебя и это тешит твой эгоизм.
– Враньё, – говорю я. – Твой. И это неправильно. Так быть не должно.
– А как должно?
Не даёт высказаться, перебивает:
– Давай же, скажи: «как выведено чёрным по белому в Своде Правил». Только, знаешь, в чём проблема, Карамель? Этот Свод Правил писали люди по своим же ошибкам.
– Хватит нести ерунду, Ромео. Я думаю, ты не принимаешь необходимые лекарства.
Желаю сменить тему, а потому прибегаю к одному из наиболее часто используемых аргументов. Попадаю.
– В этом ты права, – так просто и скоро соглашается юноша.
Уже восклицаю я:
– Права? Ты в своём уме, Ромео?
– Я никогда не чувствовал столько всего, Карамель, и мне это нравится.
Ты-то куда, глупый?
Всё и так рассыпается, для чего ты ворошишь развороченный улей ещё больше?
Отвечаю так, как ответила бы при любых обстоятельствах. Отказ Нового Мира от меня не ведёт к моему отказу от него. Речи отца не заставят изменить себе. Говорю:
– Нравится быть неспособным контролировать себя зверьём? Весь такой бунтарь, верно? Отвратительно…Лекарства прописаны и назначены всем – без исключения; для умеренного функционирования и развития организма, для нашего же блага.
– Подавление эмоций не есть благо, – спорит Ромео.
– Эмоции наши никто не подавляет, – спорю в ответ, – ты сам должен держать себя в руках. А лекарства работают на устранение нежелательных реакций и на полноценное насыщение важными элементами. Чуешь разницу?
– Мы сказали друг другу одно и то же, только разными словами. Твои мягкие, вылизанные – как из рекламной брошюры; мои же – острые, режущие.
– Уходи, – прошу я. – Меня в чём только не обвинили – твоё появление на пороге Голдман спровоцирует новый слух. Мы не должны видеться и быть вместе, пара расторгнута. Подумай о своей репутации, о моей думать смысла нет – она стёрта в порошок.
– Нет.
– Мы расстаёмся, Ромео.
– Нет.
– Я не люблю тебя.
Признание падает обоим на голову.
– Не верю, Голдман.
– И никогда не любила.
– Врёшь.
– Привязанность – да. Симпатия – может быть. Но я не чувствую к тебе того, что ты чувствуешь ко мне. После смерти Беса я ничего не чувствую, только рытвину в области сердца. Ты не заполнил её и никогда не заполнишь. Ясно?
В любой момент вернутся родители. А если наблюдающие за нашим домом камеры уже устремлены на порог и ожидают выхода юноши? Если только поспевают? Ни в чём нельзя быть уверенным.
Обижаю его, чтобы прогнать. Чтобы уберечь. Я не знаю, что это за чувство и для чего я так поступаю – просто желаю уберечь. Даже самыми отравляющими и больно бьющими словами.
