Я же – от необъяснимого беспокойства и давно позабытой, однако напомнившей о себе сейчас бессоннице – решаю прогуляться по саду. Отмечаю закрытую дверь в спальню Луны. Девочка смотрит сны – один за другим. Она рано ложится и поздно встаёт. Следует тенью и напрашивается на беседы. Выпытывает истории и напитывает домашний быт. Не представляю, как смел углядеть в ней сводящий с ума огонь. Она смирна, она смиренна. Я вижу в лице её спокойствие. Послушание. И то расстраивает. Женщины Солнца – безумны и остры, желанны и прямолинейны (я боялся, что качества эти наследует Стелла, а потому заменял ей компании подруг и сестёр). Луна же…спокойна и ядовита, медленна и красива. Она подносит чай, пока я в кабинете, и безмолвно исчезает в гостиной, под вечер отогревая у камина босые, взмоченные в пруду, ноги.
– Разожги, пожалуйста, камин. Хочется тепла, – улыбается Луна, сидя подле вымерзших деревяшек.
Я падаю к нему/ней (раз за разом), хотя выучиваю самостоятельности и велю справляться с такими делами без постороннего вмешательства. Девочка благодарит, а я перебиваю её слова:
– Ты можешь сама.
– Могу.
Холодный взгляд зарывается в вздымающееся пламя.
– Но какое в том удовольствие?
Получаю первую зацепку и едва не теряю поленья из рук.
– Продолжай, – говорит Луна и кивает.
– Я понял. Тебе нравится, когда я у твоих ног.
– Раскусил.
– Скромница.
Сажусь обратно и подкидываю поленья. Бледные пяты упираются в нагревающуюся решётку.
– Не обожгись.
– Взаимно.
Возвращаюсь к работе, но о работе не думаю. От кабинетного стола наблюдаю за девочкой, что растирает ладони и балуется с языками пламени. Тогда я впервой – с момента знакомства – ловлю себя на мысли: баловаться ей следует с другим языком.
– Могу помочь? – вопрошает девочка, поймав меня на пытливом взгляде.
– Можешь, – отвечаю ей. – Только, Луна, запомни: не всем эту помощь следует предлагать.
– О чём ты?
– Вскоре поймёшь.
И Луна холодно отворачивается, позабыв о моём существовании. Я сосредотачиваюсь на беспокоящих до того мыслях, глазами скобля её бледную кожу.
Возвращаюсь к саду. Фонаря при входе нет; заискиваю в коридоре и на крыльце, не нахожу и решительно покидаю стены дома. Шагаю по остывающей после знойного дня каменной дорожке. Под присмотром нарастающей луны. И взглядом встречаю Луну настоящую.
Девичьи руки ласкают дремлющие цветы, которые на утро пропоют во всю красоту бутонов и раскроются. Пропавший фонарь брошен у воды; узкий луч освещает тропу меж деревьев, но затаившегося в деревьях меня не выдаёт. Луна поглаживает воду и улыбается разбегающимся водомеркам. Она не похожа ни на единую из видимых мной, и даже после знакомства – близкого – остаётся закрытой, недоступной, гордой. Она отличительна от всех бывавших в этом саду: золотые и белые макушки сливались с отображаемым светом от глади воды, её же полотно чёрных волос продолжало ткани неба и искрило от приятельницы меж звёзд. Она прекрасно двигается и всё в саду способствует этому танцу: тонкие запястья разрезают воздух, а ночная прохлада не без помощи озорного ветра ласкает неприкрытые ключицы. Луна выпытывает силы у своей одноимённой подруги и мягкой поступью рвётся к примятой у дерева лужайке. Здесь она, должно быть, проводит не первую ночь.
И вдруг я наблюдаю рассекающий вдоль забора силуэт. Некто пробирается сквозь колючую (кустарники удерживают от встречи) стену, бросается к ногам девушки и, моля о чём-то, пытается ухватить.
Я – не думая, не рассуждая – выхожу следом и в пару длинных шагов сокращаю дистанцию меж нами. Луна отбивается от мужских рук и просит оставить, уговаривает и едва не плачет; голосок, и так стройный, дрожит. Отбрасываю пристающего и, хватая Луну за руку, резво утаиваю за спиной. С земли на меня скалится Патрик. Девочка прячется и лицом прилипает к плечу, подглядывает.
Позволить оправдаться равно оттянуть неизбежное наказание (я не даю тому случиться).
– Ты утратил моё доверие и завтра покинешь дом Солнца.
Патрик – садовник, мальчишка, глупец – поднимается и, ничего не спрашивая/никак не оправдываясь (даже не пытаясь), уходит. Понурив голову, с осознанием и признанием в глазах. Теряется за оградой и возвращается в домик прислуги. Провожаю его молчанием, провожаю его взглядом.
– Кто решает твои проблемы? – оборачиваясь на Луну, прикрикиваю я.
– Ты, – без промедления отвечает она, но вырваться не пытается – лишь смотрит на скреплённое моей ладонью запястье.
– Никогда не забывай этого, – поскрипывает (противно) мой собственный голос; почти неузнаваемый.
Разбираться в ситуации не желаю вовсе – нахожу всё предельно ясным. Тем более в упрёк девочки помышлять не имею права: она поводов не давала.
– Прости, – швыряет в спину – уходящую – Луна и подбирает с земли фонарь. – Прости, Гелиос.
– Я не обижен.
Мы петляем меж деревьев, возвращаясь в дом.
– Прости, если обидела…
– Я не обижен. Я взбешён!
Последнее вырывается более чем случайно. Порывистым чувством. Я повторяю сам себе: она уже свела с ума. Старый дурак.
Нет.
То было дело чести. Защищать её достоинство – твоя прямая обязанность, глупый Бог Солнца. Ты не защитил Стеллу и что с ней стало? Воспрепятствуй падению собственной супруги, если под старость лет решил наградить/наказать себя её наличием и присутствием.
Девушка
Пытаюсь не думать о том, что человек этот мог каждую ночь стеречь меня у сада, чтобы выпалить свои нелепые признания и предложить интересные (только на его взгляд) авантюры. До чего противно и мерзко…! И неужели каждый в Полисе обладал этой чертой навязчивости? О, по былым рассказам Ману в самом Полисе бесед не любили; хотели – брали, желали – получали; к чему разговоры, если итог известен?
И потому я покладисто смотрю на своего спасителя, недовольно понурившего голову и наблюдающего за стрекочущим камином.
Гелиос оставляет кресло и ворочает угли, идёт обратно и роняет тело в бордовую обивку. Я же, поджав к себе ноги, сижу на соседствующем диване и держу на коленях раскалённую кружку чая. Травяную вонь не перебивает даже сироп, хотя его добавлению пытался воспрепятствовать сам Гелиос.
«Ты не понимаешь», – зудел он (а когда не зудел?). – «Абсолютно не сочетаемые друг с другом продукт и напиток!»
«И что?» – смеялась я.
«А то, что чай обладает целебными свойствами, а иные добавки лишь преумаляют его пользу».
«Так будет вкусно», – улыбалась я и подтягивала кружку, которую он катал из одной руки в другую вдоль столешницы.
«Так будет неправильно».
