– Математика была врагом советского вероучения, – сразу же сказал он. – Что Россия, что Союз, для математиков все едино. Сегодня ничего не изменилось. Математика порождает споры, но правящий режим в России не допускает споров. Россия ожидает конформизма. Математика – это шаблоны и модели, но правом создавать или разрешать шаблоны наделен лишь Верховный Совет.
Математика основана на логике, но государственный социализм функционировал лишь тогда, когда людей заставляли жить и работать в нелогичной, непредсказуемой, ненадежной, полной разочарований реальности. Математика – удел избранных, подлинной элиты, специалистов… она непонятна чиновникам. Там думают, что математика подрывает устои, и в том узком смысле, какой они вкладывают в нее, вероятно, они правы. Но они никогда не узнают почему.
Но прежде всего математика требует обучения, тренировки и применения знаний, поэтому не математики не понимают ее и никогда не поймут. Партия терпеть не могла, когда ей было что-то непонятно. Она инстинктивно наказывала людей, которых не понимала. В основе математики лежит поиск истины, совершенства, своего рода красоты, но советский режим считал, что обладает монополией в таких вопросах. Конечно, Россия сейчас точно такая же, с той лишь разницей, что вместо партии у них есть капиталисты-олигархи с их несметными богатствами и тем, что они ошибочно считают властью.
– Значит, вы не вернетесь? – уточнил я.
– Я возвращался дважды. Краткие визиты.
– Полагаю, ваша жена американка.
– Моя жена умерла. Три года назад.
– Извините, я не знал.
– Они тоже. – Он жестом обвел всех остальных в здании. – Они узнали, что я был женат, лишь спустя шесть месяцев после ее смерти. Моя работа – здесь, в Нью-Йорке. Моя жизнь – это работа, которую я делаю.
Я перевел вопросы в более общую область.
– Не могли бы вы уточнить, что именно вы подразумеваете под красотой в математике?
– Вы, разумеется, не математик, но и я не писатель. Красота для меня – сама суть математики. Уродливая математика – неправильная математика. Работа математиков заключается в том, чтобы искать красоту, скрытую где-то внутри гипотезы. Красота заключается в закономерностях. Художник создает их с помощью формы и цвета, танцор – движений, поэт – с помощью слов и ритма. Для математиков это теорема, раскрывающая закономерность идеи, точно так же, как молоток и долото Микеланджело высвобождали формы, которые, как он знал, были скрыты внутри кусков мрамора.
Затем я попросил Татарова объяснить разницу между гипотезой и теоремой. Задавая этот вопрос, я имел в виду рядового читателя журнала, но Татаров смотрел на меня с удивлением и, думаю, презрением.
Я почувствовал, что краснею, почувствовал, как на шее и лбу выступил пот.
– Гипотеза – это вопрос, теорема – это ответ, – сказал он. – Вы, конечно же, это знаете. Все это знают.
Сочтя это безопасным способом не выставить себя дураком, я в общих чертах поинтересовался, не согласится ли Татаров описать то, над чем он работал в то время. Я понятия не имел, что его ответ станет ключевым заявлением, откровением того, что Татаров считал правдой.
Он сказал:
– Я пытаюсь решить гипотезу Пелерена или, если вам угодно, описать ее таким образом, вывести теорему. Жан-Луи Пелерен был французом, одним из величайших математиков двадцатого века. Его гипотеза касается так называемой топологической теории узлов, она остается недоказанной почти сто лет. Я применяю к ней радикальный метод построения теоремы, модель, которая существует, или, возможно существует, или может существовать посредством одной социологической теоремы. Вы записываете это, мистер Мэтсон?
– Да, – ответил я, стыдясь признаться, что мои навыки стенографии были крайне скудны.
– Социологическая теорема может быть выражена нематематическими терминами как теорема Томаса. Вы, конечно, слышали о ней. (Я не слышал. Я с бешеной скоростью продолжал строчить в блокноте.) По мнению Томаса – на самом деле их было двое, оба по фамилии Томас, – если ситуация определяется людьми как реальная, то она будет иметь реальные последствия. Такую ситуацию можно описать. Это ситуация, которая порождает действие, реакцию, факт. Эта интерпретация, это определение – не объективны, а субъективны. На действия и реакции влияет субъективное восприятие ситуации.
Томасы были социологами, они изучали человеческое поведение и человеческое общество, но для меня они сформировали красивую гипотезу, которую можно было выразить математикой.
Мне крайне интересно, что гипотеза Пелерена, затрагивающая проблему движения и формы в бесконечно малых переменных четвертого измерения, могла бы быть решена эквивалентом теоремы Томаса, исходя из реальности ее следствий. Это работа меня увлекает. У меня есть несколько блестящих юношей и девушек, которые изучают ее вместе со мной. Мы надеемся в течение следующих пяти лет – или, возможно, чуть позже – опубликовать первый черновой вариант теоремы.
Я пару минут сидел молча, записывая сказанное в блокнот, делая вид, что мой ум напряженно работает. Я нервничал. И наконец собрался с духом.
– Профессор Татаров, не могли бы вы выразить теорему Томаса в терминах, понятных моим читателям?
– Разумеется. Она гласит: «Если ситуации определяются людьми как реальные, они реальны по своим последствиям. Иными словами, толкование ситуации порождает действие».
Он внимательно наблюдал за мной, пока я записывал это от руки.
– У вас больше нет вопросов, – подытожил Татаров, когда я закончил.
У меня их не было.
– Вы поняли, что я сказал?
– Прекрасно понял. Спасибо, профессор Татаров.
Два интервью (2. Сент-Кильда, Виктория, 2005 год)
В 2005 году в Сиднее состоялся конгресс, на котором ученые обсудили текущее состояние квантовой механики и теории поля. Его участниками были в большинстве своем ведущие математики и физики элементарных частиц в этой конкретной области исследований. Одна из газет, для которой я время от времени писал статьи, предложила отправить меня в Австралию для освещения конгресса. В годы бурной юности я полюбил Австралию и пришел в восторг от перспективы еще раз побывать там. Я вцепился в эту возможность. (Я подумал, что снова смогу встретиться с Кириллом Татаровым, но этого не случилось. Позже выяснилось, что его приглашали, но он отказался.)
Имея около шести недель на подготовку, я провел все предварительные изыскания, какие только смог, в поисках информации о самых важных персонах, которые будут там присутствовать и выступят с докладами. Я прочитал как можно больше их недавно опубликованных работ, но, как и следовало ожидать, с трудом понимал заумную терминологию как квантовой физики, так и теории поля.
Пока продолжался этот период моих исследований, я предпринял усилия, чтобы разыскать кое-кого в Австралии, человека, с которым у меня произошла краткая встреча, но с которым я хотел бы познакомиться ближе. Я знал: найти нужного мне человека будет нелегко, это все равно что искать иголку в стоге сена, но в данном случае мне повезло.
