Ночью два автомобильных парома, соединявших остров с материком, пришвартовались у пирса недалеко от окна нашей спальни. В шесть часов утра экипаж возвращал первый из них к механической жизни: где-то в глубине машинного отделения начал, утробно урча, вращаться стартер главного генератора судна. Иногда он будил меня, но я нередко просыпался и ожидал, когда же прозвучит этот сигнал. Вскоре после этого оживали рулевые двигатели. Паромы были оснащены гребными винтами для навигации в мелководных гаванях, и всякий раз, когда судно принимало пассажиров и транспортные средства, эти двигатели были повернуты, плотно прижимая корпус парома к стене причала. Они испускали негромкий, но настойчивый рокот, достигавший меня через воды гавани, словно этакое довольное урчание большого отдыхающего животного.
Генератор оживлял все устройства и приборы парома. Я представил себе, как он заряжает батареи, запускает насосы, пробуждает инструменты, загружает навигационные компьютеры, поворачивает антенны радара, посылает поток электроэнергии в салон и каюты, вентилирует автомобильную палубу и грузовые трюмы.
Первый паром на материк, согласно расписанию, отчаливал в шесть двадцать пять. К этому времени ожидающие автомобили и грузовики уже въехали по пандусу на автомобильную палубу. Пешие пассажиры в это же самое время поднимались по трапу, зигзагу из наклонных металлических настилов, повисшему над пустотой между паромным терминалом и верхним салоном корабля.
Темные силуэты этих людей двигались за полупрозрачными окнами, загадочно освещенные сверху. Это почти наверняка были люди, которых я знал или по крайней мере узнал бы, увидев их на улицах Байле Бхойда. Скоро и я буду, шаркая ногами, подниматься по тем же наклонным трапам, когда сяду на более поздний по времени паром.
Было приятно лежать в постели, чувствуя, как город медленно оживает, вновь думая о Лил, вспоминая ее не мертвой, а такой, какой она была при жизни. Расстояние во времени избавляло от чувства вины. Эти воспоминания были приятны, но над ними всегда маячило то, как она встретила свой конец.
Жанна знала о Лил. Она знала о наших близких отношениях, планах и надеждах, которые у нас были. Она знала, как погибла Лил, какое травмирующее воздействие ее смерть оказала на меня. Мы с Жанной влюбились друг в дружку с первых нескольких дней знакомства, и я никогда не смог бы скрывать от нее эти вещи. Она почти сразу почувствовала, что я таил что-то из прошлого. Мне хотелось избавиться от бремени, но в то же время я не хотел навязывать ей свои переживания и потому пытался держать все в себе. Но Жанна умеет вызывать доверие, и в конце концов я рассказал ей о Лил все, что мог. Я ничего не утаил: и то, что привлекло меня к ней, и наши планы, и проблемы, которые мы пытались преодолеть. Я старался быть объективным, спокойным, практичным, искренним, чутким к чувствам Жанны, старался не упиваться жалостью к себе. Неизбежно наступил выброс эмоций, который я подавлял, но больше не мог контролировать. Жанна ничего не сказала, ничего не посоветовала, просто обняла меня и прижала к себе.
Но почему известие о смерти Татарова вызвало это воспоминание? Он прожил долгую и прекрасную жизнь – и умер два дня назад. Лил был тридцать один год, когда она умерла, и она наверняка прожила бы долгую или прекрасную жизнь, будь у нее выбор, но она умерла молодой, более двух десятилетий назад.
Пересечение границы
Мне нужно было сесть на восьмичасовой паром, поэтому я вскоре вылез из постели, принял душ, побрился, оделся, наскоро позавтракал сладкой булочкой, которую купил накануне вечером, и запил ее теплым растворимым кофе. Убедившись, что двери дома надежно заперты, я пешком преодолел небольшое расстояние до гавани и подошел к паромному терминалу.
Пока паром плавно двигался через залив, я позвонил Жанне в Эдинбург и подтвердил, что уезжаю, как и планировалось, и что не произошло ничего такого, что изменило бы мои планы. На следующий день я уже буду дома, раньше нее. Она дала трубку Сету, старшему из наших мальчиков.
Тот сказал, что хочет домой, бабушка больна и от этого у него депрессия. Его голос был еле слышен – я почувствовал, как он отворачивается, крепко прижимая телефон к уху. У него были школьные каникулы, и он, естественно, чувствовал, что теряет драгоценное свободное время. Затем трубку взяла Жанна и сообщила, что, вероятно, останется еще на ночь или даже на две. У Люсинды развился мучительный кашель, и она с трудом дышит. Через полтора часа, приехав на поезде из материкового паромного порта, я был в аэропорту Глазго, стоя в очереди с сотнями других людей, чтобы перейти английскую границу.
Подобные пограничные посты были в каждом шотландском аэропорту, откуда выполнялись рейсы на юг. Когда подошла моя очередь, я показал свой каледонский паспорт в надежде на то, что английский полицейский не заметит, что я родился к югу от границы, и задаст мне вопросы, которые мне не раз задавали на предыдущих рейсах. На этот раз он этого не сделал – за моей спиной тянулась огромная очередь других пассажиров. Пограничник медленно просмотрел мои бумаги и наконец велел мне прикоснуться к сканеру отпечатков пальцев. Его речь изобиловала тягучими, нарочито йоркширскими гласными.
После того как мой отпечаток пальца был отсканирован, он несколько секунд, не моргая, смотрел на экран компьютера. Затем набрал какие-то буквы, или, может, слова, или код, и снова ждал ответа. Пока я там стоял, я слышал, как объявили мой рейс.
Затем я – технически – пересек границу Англии и покинул Шотландию, и здесь меня ждала вторая задержка. По вестибюлю был проложен лабиринт веревочных коридоров, заставляя очередь змеиться туда-сюда, и пассажиры раз за разом, шаркая ногами, проходили мимо друг друга.
Все казались напряженными. Наконец мы подошли к паспортному контролю и проверке посадочного талона, прошли через металлодетектор, подверглись личному досмотру, сканированию сетчатки глаза, прошли проверку личности по месту жительства, сняли куртки и обувь, а также ремни. Нашу ручную кладь взвесили и просветили рентгеном. Телефоны, ноутбуки и планшеты осмотрели или обыскали отдельно. На этот раз меня не попросили включить мой ноутбук, но я видел, как несколько других пассажиров нетерпеливо топтались возле своих компьютеров, пока на мониторах всплывали знакомые логотипы. Я поспешил к выходу на посадку, где одним из последних сел в самолет.
Вскоре после полудня я был в офисе интернет-журнала в Лондоне, где меня ввели в курс редакционных планов в отношении главной статьи в следующем выпуске. Эти встречи, некогда регулярно происходившие в офисе, теперь были довольно редкими. Ожидалось, что будут присутствовать все авторы, как штатные, так и внештатные. Вводная речь главного редактора породила легкую тревогу. По его словам, журнал испытывал нехватку рекламных доходов и новые увольнения неизбежны. Как внештатный сотрудник я был застрахован от угрозы увольнения, но я слишком хорошо знал: они могут сэкономить деньги, если больше не будут заказывать мне новые статьи.
Затем перешли к конкретике. Запланированную статью следует посвятить новым открытиям в области космологии и физики элементарных частиц, но ни то ни другое не было в числе моих любимым тем. Я изобразил внимание, хотя, если честно, мои мысли витали далеко.
