Далее в выпуске сообщались другие текущие новости, но завершил его специальный новостной репортаж с места крушения в Атлантике.
Вокруг этой находки ощущалась аура секретности и напряженности. Репортеры отмечали, что властям, вероятно, известно больше, чем те готовы признать. Обломки были обнаружены кораблем ВМС США более недели назад, и лишь после того, как у гражданской компании по бурению нефтяных скважин была реквизирована тяжелая грузоподъемная баржа, история просочилась в прессу и ее представители поспешили в район поисков. Когда же репортеры и съемочные группы, зафрахтовав множество лодок, прибыли на место, этот участок моря уже был оцеплен береговой охраной США. Более того, туда направилось несколько крупных кораблей ВМС США. Место крушения находилось в зоне регулярных трансатлантических маршрутов, и регулярные рейсы были перенаправлены севернее или южнее.
Один из репортеров, работавший на независимом кабельном канале в Бостоне, заявил на камеру, что поиски контролируют ЦРУ и Агентство национальной безопасности. Это заявление немедленно опроверг представитель Национального совета по безопасности на транспорте, органа, отвечающего за расследование всех происшествий с гражданскими самолетами в США. Разбившийся самолет, мол, был коммерческим. Между тем ни одна из крупных авиакомпаний, летавших по атлантическому маршруту, не знала о пропавшем без вести самолете, равно как не было никаких необъяснимых исчезновений в прошлом.
После смерти Лил от рук террористов у меня возник навязчивый интерес к авиакатастрофам. При малейшем подозрении причастности террористов к происшествию меня неизменно охватывал тошнотворный ужас, горе, страх, болезненное любопытство, а если факт терроризма подтверждался, то гнев и досада. Я ничего не мог с этим поделать. За себя я не боялся – я летал регулярно. Но когда кто-то, кого вы любите, погибает в угнанном самолете, любое серьезное воздушное происшествие вызывает целый комплекс чувств и эмоций.
Я прошелся по каналам в поисках других выпусков новостей, надеясь получить больше информации, но пока большая часть репортажей, которые я сумел найти, носили спекулятивный характер. Шли разговоры о попытках найти черный ящик, регистратор полетных данных, хотя для меня, как и для профессионалов в области авиастроения, было очевидно: если обломки так долго находились в морской воде на большой глубине, как то предполагалось, то данных, поддающихся расшифровке, там не останется.
Из одного из репортажей я узнал, что СМИ стало известно об открытии, сделанном накануне вечером по восточному времени. То есть в ранние утренние часы по шотландскому. Поэтому в новостных передачах об этом упоминалось весь день, но, поскольку я был в пути, я ничего о них не знал. Сидя на неудобном старом диване, потягивая пиво из банки, я постепенно осознал, что этот инцидент наверняка упоминался в той же сводке, что и по радио, когда я проснулся. Поскольку я был поглощен внезапно пришедшими мыслями о Татарове, то, вероятно, воспринял эту информацию подсознательно. Это могло бы объяснить, почему мои мысли необъяснимым образом кружились и вокруг Татарова, и вокруг Лил.
– Вы собираетесь смотреть это всю ночь?
Услышав женский голос, я вздрогнул и удивленно обернулся. Она вошла в комнату и встала за диваном. В полумраке я едва смог различить ее силуэт. Высокая и угловатая, она завернулась не то в халат, не то в одеяло. На шее у нее болтались наушники.
– Вы оставили его включенным, – сказал я. – Я просто смотрел новости.
– Я оставила его включенным, потому что забыла выключить. Вы уже полчаса переключаете каналы. Я не могу уснуть из-за этого шума.
– Извините. Я не знал, что вы это слышите.
– Даже через них, – сказала она, указав на наушники. Она наклонилась вперед, глядя на экран. – Они уже опознали самолет?
– Не думаю.
Она сделала несколько шагов и села перед телевизором на ковер.
– Этот сюжет передавали по каналам агентства весь день, – сказала она. – Мы следили за ним в офисе. Все началось с обнаружения самолета, но теперь речь идет о доступе к обломкам, о том, чей это был самолет и кто должен взять на себя расследование. Они пока этого не сказали, но это наверняка американский самолет.
– Откуда вам это известно?
– Потому что в этом замешано ЦРУ. Береговая охрана, флот, люди из службы внутренней безопасности. Они бы не слетелись туда, если бы думали, что это кто-то другой. Очевидно, они что-то знают об этом, чего не хотят разглашать.
– То есть это мог быть военный самолет? На его борту было оружие? Какое-то ядерное устройство?
– Сначала мы так и подумали, но потом один из парней из Национального совета по безопасности на транспорте, у которых Си-эн-эн брал интервью, заявил, будто найден гражданский авиалайнер. Он вернулся через несколько минут, чтобы уточнить свое сообщение. По его словам, они все еще не уверены и не могут ничего подтвердить относительно этого самолета. Нам показалось, что ему просто велели держать язык за зубами.
Она посидела еще несколько минут, глядя на экран. Потом трансляция закончилась, и она снова поднялась на ноги.
– Сейчас выключу, – сказал я.
– Спасибо. Я вас знаю, не так ли? Вы Бен Мэтсон.
– Да.
Мы вежливо кивнули друг другу.
– Я Джей Хьюм, – сказала она. – Работаю в видеокомпании EcoMo. Та же группа, то же здание, на два или три этажа ниже вашего офиса.
Я не помнил, чтобы видел ее раньше, но в комнате горела только тусклая настольная лампа, и с того места, где я сидел, эта женщина была лишь темным силуэтом. В медиагруппе работало много народа. Я не знал их всех.
– Это не мой офис, – сказал я. – Я лишь изредка бываю там. Я работаю на них лишь время от времени.
– Вы редактор?
– Автор. Журналист-фрилансер. У меня с ними контракт, но работаю я на себя.
– А я в производственном отделе. – Она попятилась к двери. – Ладно, я иду спать. До завтра.
Она надела наушники и закрыла дверь. Если она и сказала что-то еще, я не слышал.
– Спокойной ночи, – тихо сказал я закрытой двери.
Найдя в шкафу, где и рассчитывал найти, свой спальный мешок, я разложил его на диване. На кухне я почистил зубы, затем снял брюки и рубашку и начал залезать в мешок.
Дверь внезапно открылась снова. Джей все еще была завернута не то в одеяло, не то в полотенце.
– Послушайте, Бен, мне неловко, что я захватила спальню. Я не такая высокая, как вы. Я бы лучше устроилась на диване – не хотите поменяться со мной?
– Нет уж, вы заняли кровать первой. Я не против.
– Я сама как-то раз спала на этом диване. Он твердый и комковатый.
– Это всего лишь одна ночь, – сказал я. – Ничего со мной не случится.
– Тогда… – Она осталась стоять в дверном проеме. – Может, вы?.. В смысле, здесь большая кровать. Если хотите зайти и…
