Очередной поезд, пыхтя и утопая в клубах пара, проехал мимо платформы, не останавливаясь, но изрядно сбросив скорость. Вообще, в черте города паровозы ездили не быстро. При должной сноровке вполне можно догнать и запрыгнуть на подножку.
Но конкретно этот состав был грузовой, с открытыми вагонами. Спрятавшись за будкой, я решил немного переждать. Может, попадётся что-нибудь более комфортабельное. Погода на улице — не май месяц. Хотя, кажется, в этих краях даже в мае не очень-то тепло.
На стене будки обнаружилась табличка с надписью «Шарташ» — видно, название самой станции. А также схема железнодорожных путей и расписание поездов, следующих мимо этой платформы. Сориентировавшись по ним, я понял, что нахожусь в восточной части города, ближе к окраине. И поезда, идущие от центра дальше на восток, проходят как раз по этому пути. Так что можно смело ловить любой. Даже если он следует не до самого Томска, то всё равно по пути. Как минимум, до Тюмени доберусь — пишут, что до неё всего триста с небольшим вёрст.
Заодно провел беглую инвентаризацию своих запасов. Убедился, что денег в портфеле из тайника князя не припрятано — ни ассигнаций, ни монет. Только старые документы и книги. Пожалуй, даже старинные — на пожелтевшей, растрескавшейся от времени бумаге. Наверняка представляют какую-то историческую ценность, да и сам Аскольд над ними трясся, как Кощей над златом. Значит, стоит их приберечь.
Помимо совсем уж старых бумаг, обнаружились и несколько свежих писем в конвертах. Читать их я пока не стал — освещение было неподходящим, к тому же к рукописному тексту нужно было ещё приноровиться. Лишь бегло просмотрел парочку и понял, что написаны они, похоже, самим Аскольдом. Одно адресовалось некоему Демьяну Велесову. Второе — ректору Томского горного института. Кроме того, обнаружился большой конверт с какими-то важными официальными документами — на гербовых бланках, с печатями и витиеватыми подписями.
Разглядел как следует и револьвер князя. Красивый. Наградной, с богато украшенной серебром и самоцветами рукоятью. Слева вдоль ствола — гравировка с дарственной надписью. «Князю А. В. Василевскому от государя императора А. П. Романова — за верную службу во благо Отечества».
Не слабо.
Я с удовольствием покрутил револьвер в руках, пару раз вскинул, целясь в темноту. Солидная, мощная пушка, и в отличном состоянии. Жаль, ни патронов к ней, ни кобуры. К тому же, не знаю, какие тут законы по поводу ношения оружия. Можно, конечно, продать. Стоит ствол явно немало. Вот только как это сделать, не привлекая подозрений? Явно ведь подумают, что краденый. Ломбард нужно отыскать, причем из таких, где не задают лишних вопросов.
Впрочем, это на самый крайний случай. Избавляться от револьвера не хотелось. С ним, даже незаряженным, было как-то спокойнее. Похоже, в прошлой жизни я не расставался с оружием, и привычка эта въелась в саму натуру.
Ещё один штришок к портрету. Память не возвращалась, но каждое такое мелкое воспоминание или сделанный вывод приносили мне странное удовлетворение. Я будто бы делал маленький, но важный шажок к большой цели.
По большому-то счёту, может, и не важно, кем я был в прошлой жизни. Аскольд был прав, для всех в этом мире я — Богдан Василевский. У меня его тело, его родословная, его судьба. Но загвоздка в том, что это надо мне самому — понимать, кто я такой. Воспоминания о себе самом, о мире, в котором я жил раньше — это единственное, что осталось от меня прежнего. Терять это последнее жуть как не хотелось.
Нож, который я забрал у упыря, тоже оказался необычным. Хищная, красивая, смертоносная штука. Явно ручная работа, с клинком из хорошей стали, надежным и плавным механизмом и серебряной инкрустацией на рукояти. Рельефный, искусно выполненный рисунок в виде оскалившейся волчьей головы. Похоже на какой-то герб.
Да уж. Попадешься полиции с таким клинком на кармане — не получится отбрехаться, что это невинный перочинный ножичек. Это тоже оружие. И не охотничье, не полицейское, не армейское. От выкидного стилета так и веет криминалом. Причём не мелкой шушерой. Дорогая вещица.
Из всех вещей, которые я прихватил из дома князя, всего несколько годились на то, чтобы можно было попробовать сдать их в какой-нибудь ломбард, не вызывая особых подозрений. Серебряный брегет на цепочке. К сожалению, сломанный — часы после нескольких поворотов головки затикали, но на циферблате не хватало минутной стрелки. И пара письменных принадлежностей — бронзовая чернильница, нож для бумаг, несколько перьевых ручек, на вид недешёвых, с блестящими рельефными узорами. Может, тоже серебро.
Разглядывая нехитрые трофеи, я вдруг вспомнил о перстне, который носил Аскольд. Приметный, с крупным красным камнем. Скорее всего, рубин. Вот что нужно было захватывать, а не шерстить мелочёвку по столам!
Впрочем, мысль об этом тут же вызвала какую-то брезгливость. Стаскивать кольца с мертвеца… Тем более с человека, приютившего тебя в своем доме и называвшего своим сыном… Ему-то, конечно, уже всё равно. А вот мне — нет. И это, похоже, вопрос принципиальный.
Что ж, ещё один факт в копилочку. Кем бы я ни был раньше, но вряд ли промышлял чем-то противозаконным или вообще сомнительным с моральной точки зрения. Отношение у меня к таким вещам бескомпромиссное. Даже, пожалуй, болезненное.
Прокуковал я на перроне довольно долго. Успел изрядно замёрзнуть и даже пожалеть о том, что не запрыгнул в первый же попавшийся поезд. Но примерно через полчаса мои ожидания были вознаграждены.
К платформе подползал поезд с характерным для пассажирского строением вагонов — ряд прямоугольных окон по обе стороны, двери в голове и в хвосте, железные подножки в виде коротких лесенок. Только тамбуры были не совсем привычного вида — на торце каждого вагона имелось что-то вроде узкого открытого балкона, ограниченного перилами по пояс. Между этими открытыми тамбурами, поверх сцепок, были проброшены короткие мостики, тоже с железными перилами по бокам.
Останавливаться на пустом полустанке поезд не собирался, но это, наверное, даже к лучшему. Вряд ли тут с радостью примут безбилетного пассажира.
Из кабины машиниста, высунувшись едва ли не по пояс, выглядывал помощник, так что я задержался в тени и пропустил первые несколько вагонов. Потом рванул по перрону, держась рядом с поездом и, уравняв скорости, прыгнул, зацепившись за поручень. Забравшись обеими ногами на подножку, прижался к стене вагона, чтобы меня было не так заметно.
Двери, естественно, были заперты, так что пробраться внутрь сходу не получилось. Повиснув на поручне на одной руке, второй я попытался дотянуться до перил хвостового тамбура. Эх, не достаю! Придётся прыгать.
Колеса стучали по стыкам рельсов всё шустрее, шпалы так и замелькали под ногами — миновав платформу, машинист поддал пару. Уф, одно неверное движение — и костей не соберёшь. Но и вечно торчать на подножке тоже не будешь.
Страшновато. Но страх при этом взбудоражил кровь, заставил сердце затрепетать в лихом азарте. К тому же тело-то молодое, крепкое, здоровое, подвести не должно. Тут и прыгать-то — метра полтора, не больше.
