«Давайте лучше поговорим о том, что у вас в руках». Он раскрыл пакет, и сразу же появились другой голос, другой взгляд, другое поведение. Никакого спектакля на публику не было уже и в помине.
Ирония или отстраненность побуждали Уорхола прятаться за этим «плаксивым» тоном, каким он давал понять о своей глубочайшей незаинтересованности во всем том, что вы говорите. Какое-то дикое удовольствие, если хотите, но опять-таки, если верить Барбе Д’Оревильи, «дендизм – это продукт скучающего общества, а скука не может породить ничего хорошего».
Скучал ли Уорхол? Общество 1960-х годов, на которое приходится подъем его творческих сил, было скучающим? Искусство Уорхола говорит только об одном: о пустоте, поверхностности, стремлении к облегчению и смягчению повседневной жизни. Сам он старательно демонстрировал совершенное равнодушие.
«Мне скучно, только и всего. Я чувствую, что все пустое: любовь, слава, искусство, метафизика», – писал Лафорг
[564]. Он сказал о своем Гамлете: «Ах, как же мне невыразимо скучно!»
В сердце дендизма скука, выросшая из ленивого вопроса «а зачем?», им заразилось целое поколение, жадное до ощущений, не желавшее замечать вокруг себя ни абсурдную жизнь, ни вереницы дней, лишенных всякого интереса. Дендизм стал попыткой утвердить эстетический и даже экзистенциальный закон в обществе, отрицавшем все и вся.
В ответ на пустоту все вокруг погружается в искусственность и в выдуманные райские кущи. То же самое было и на «Фабрике», где амфетамины употреблялись очень свободно, где одурманивали себя, вдыхая резкие эфирные масла. «Опьяняйте себя», – говорил Бодлер. Употребляли опиум, гашиш, морфин, эфир, «эфир утешитель», по словам Вилли.
Питавшие любовь к собственной персоне, денди не подчинялись ни миру, ни природе, ни даже собственной плоти. «Мы понемногу вытеснили женщину, говоря иначе, повод для любви, и природу, заменив их картиной, написанной братьями Гонкур
[565]. Все, что не может быть переведено на язык искусства, для нас – как сырое мясо».
С юмором и изрядной долей позерства сетовал Готье
[566]: «Я ненавижу деревню! Везде деревья, земля, трава! Для чего все это мне? Согласен, это весьма живописно, но это скучно до зубовного скрежета».
Рассказывал Жюль Левалуа, секретарь Сент-Бёва
[567]: «Бодлер редко принимал участие в наших деревенских развлечениях, находя яркую зелень деревьев слишком безвкусной. “Мне бы хотелось, – говорил он со своим обычным выражением неулыбчивого повелителя, – прерий, окрашенных в пурпурный цвет, рек желто-золотых и деревьев небесно-синих. Но в природе нет воображения”».
Столько времени денди проводил за свои туалетом только потому, что одежда и все эти искусственные ухищрения – парики, косметика – превращали мужчин и женщин в других существ, ушедших максимально далеко от своего природного состояния. «Быть естественным – такое состояние сохранить невероятно трудно», – говорил Оскар Уайльд.
Когда Фанфарло была готова отдаться Самюэлю Крамеру
[568], «поддавшемуся какому-то странному капризу», по выражению Бодлера, он принялся кричать как избалованный ребенок: «Я хочу Коломбину, дайте мне Коломбину, дайте мне ту, что свела меня с ума своим нелепым, фантастическим нарядом бродячей акробатки». Фанфарло стоит здесь, перед ним, «бескрылая», но чересчур обнаженная, она уже не та, о которой он мечтал, она – просто женщина. Чтобы восстановить дистанцию, Крамер посылает Флору, горничную, в театр (в три часа утра!) за сценическим костюмом актрисы, напутствуя (громовым голосом, – уточняет Бодлер): «И не забудь помаду!»
Следует «похвала макияжу». Макияж – тайная церемония, которая дистанционно удаляет от того, что называется «животным началом» в человеке. Послушаем Малларме: «Ночь, безнадежность и драгоценные камни». Читаем у Бодлера: «Денди – это представители всего, что есть наилучшего в человеческой гордости, осознающие необходимость, что в наше время встречается крайне редко, в борьбе против тривиальности – до ее полного уничтожения. С самого рождения денди ведут себя высокомерно, даже холодно, что характерно для их касты приверженцев эпатажа».
«Несомненно одно, – говорил Дали, – я ненавижу все формы простоты».
«Ах, до чего обыденна жизнь, – восклицал Лафорг. – Ежедневно привнося в нее эстетизм, денди пытается побороть реальность, которая его удручает».
Стендаль дал возможность князю Коразоффу преподать следующий урок Жюльену Сорелю
[569]: «Грустный вид не может считаться хорошим тоном; вид скучающий уместен более. Если вы грустите – это значит, что вам чего-то недостает, есть что-то такое, в чем вам не удается преуспеть. Это все равно что показать себя слабым. Когда же вы, напротив, томитесь скукой – это все равно что кто-то, кто слабее вас, тщетно пытается завоевать ваше расположение».
Уорхол с большой охотой усвоил эти знания. Выработав свой собственный стиль – намеренно небрежный, особенно в одежде. По свидетельству многих, в 1960-х годах он часто появлялся на людях в забрызганных красками брюках и обуви. На одном из званых вечеров его видели в смокинге и в очках с желтыми стеклами. Ортопедические корсеты, которые он вынужден был носить постоянно после роковых выстрелов Валери Соланас в 1968 году, всегда были обтянуты тканью ярких, кричащих расцветок. В холодную погоду он часто надевал обтягивающие танцевальные трико густо-вишневого, зеленого или оранжевого цветов – не только для тепла, но еще и для того, чтобы стали заметными маленькие дырочки и прорехи, сделанные им самим в джинсах или брюках.
Его парики в 1950-х годах были серебристо-платиновыми и по форме еще более или менее «нормальными», в 1960-х они уже приобрели серо-стальную окраску, а в 1980-х годах стали похожими на пучок взъерошенных перьев невообразимых расцветок. Чтобы еще больше подчеркнуть искусственность всей этой «прически», по обеим сторонам лица, от макушки до плеч, спускались пряди естественно-темных волос.
Можно вспомнить Бодлера, который, выкрасив волосы в зеленый цвет, отправился с визитом к Maxime Du Camp. Его друг Асселино, подивившись этой силе постоянной заботы о том, чтобы вызывать своей персоной как можно большее удивление, бросил такую реплику: «Вернувшись как-то из гостей, Бодлер лег спать под кровать, чтобы наутро поразить себя самого».
