«В то далекое время, когда я не был еще подстрелянным, – писал Уорхол в “ПОПизме”, – они меня приглашали на роль режиссера андеграундного фильма, для участия в большой сцене вечеринки… Джон Шлезингер попросил Пола (Моррисси) приняться за съемки film underground, именно этот процесс он собирался показать в той сцене. Пол исполнил просьбу, взяв в помощники Виву. Затем ответственный за кастинг обратился к Полу с предложением-просьбой подыскать среди наших знакомых, в основном из числа посетителей Max’s, парней для маленьких, эпизодических ролей. В больнице, лишенный способности двигаться, я чувствовал, что пропускаю важное событие, но мне рассказывали о происходящем во всех подробностях, минута за минутой. Они все были взбудоражены тем, что участвуют в настоящем голливудском фильме».
Уорхол анализировал и сопоставлял свои внутренние ощущения с чувствами от настоящего события: «Я испытывал что-то вроде ревности, думая о Midnight Cowboy, то же самое я чувствовал, когда увидел Hair. В то же время я прекрасно понимал, что люди, владеющие большими деньгами, берут в качестве рабочего материала сюжеты андеграунда, контркультуры и пускают их в производство, организованное исключительно на коммерческих принципах. Единственное, что мы могли предложить – своего, свойственного только нам, – это свободу, новизну содержания и поведения настоящих, живых людей. Даже если наши фильмы далеки от совершенства, все равно в течение 1967 года андеграунд – это одно из редких мест, где можно услышать разговоры на темы, запрещенные в других кругах, и увидеть сцены из современной жизни, из настоящей, а не выдуманной реальности».
Но Уорхол добавлял: «Теперь, когда Голливуд заинтересовался теми же сюжетами, происходит небольшая путаница. До этого выбор был прост и ясен: либо белое, либо черное. Теперь этот выбор сместился в сторону между серым и черным. Кроме того, Голливуд и андеграунд одновременно снимают фильмы о несчастных мужчинах, вынужденных заниматься проституцией, и вполне очевидно, что публика пойдет смотреть тот, который выглядит лучше. Люди имеют обыкновение избегать новых реальностей, – уточнял Уорхол. – Голливуду осталось только добавить новых деталей к старым».
«Я считал, – продолжал Уорхол, – что они вторгаются на нашу территорию. Я очень ревновал: почему они не дали нам денег, чтобы мы сами сняли Midnight Cowboy?! Мы сделали бы это так реалистично. Я не понимал одного: когда они говорили, что хотят показать настоящую жизнь, они имели в виду настоящую “киношную” жизнь».
Полу Моррисси, который позвонил Энди и раздраженно заметил, что они все это уже сделали в 1965 году, Уорхол ответил, понимая, куда тот клонит, что они допустили оплошность, потому что поторопились, что именно сейчас наступил благоприятный момент для фильма о несчастных геях, зарабатывающих на жизнь проституцией. Следовательно, почему бы им не приступить к работе над каким-нибудь другим фильмом, и на этот раз цветным? «Это как раз то, о чем я думал», – буркнул Пол…
Вернувшись к себе, Уорхол возобновил работу с Джедом Джонсоном над фильмом Lonesome Cowboy, где поднимался вопрос гомосексуализма среди молодых ковбоев, стараясь «уместить» фильм в стандартные, двухчасовые рамки.
Затем, в очень скором времени, он попытался прийти на «Фабрику», но для этого ему пришлось превозмочь страх. «Однажды вечером, – рассказывал Дэвид Бурдон, – Уорхол позвонил мне по телефону и сказал, что в данную минуту он находится на “Фабрике”, совершенно один, и боится спуститься на первый этаж и выйти на улицу. Я предложил заехать за ним на такси и отвезти его домой. В конце концов, он собрал все свое мужество и сам вернулся домой». Кажется, все прекрасно, но Дэвид Бурдон заметил, как всякий раз непроизвольно вздрагивал Уорхол, когда лифт останавливается на их этаже…
По крайней мере, было два таких случая, когда это бросилось ему в глаза: сразу после случившегося и немного позднее, 3 июня 1968 года. Выжив после ранения, Уорхол стал совершенно по-другому вести себя. Он стал подозрителен и недоверчив, боялся, стал осторожным, чего раньше не было и в помине. Но самое главное, конечно, не в этом. Важнее всего то, что ранение вызвало также изменения в его художественной манере и стратегии.
Раз уж мы заговорили об этом очевидном факте, то следует рассмотреть его во всех подробностях. За год до выстрела Валери Соланас, в Коннектикуте, на концерте танцевальной группы Мерса Каннингема, при посредничестве Гельдцалера, Уорхол познакомился с Фредом Хьюзом, элегантным молодым человеком, немного самодовольным, очень амбициозным. У нас есть некоторые основания полагать, что именно со дня этой встречи, а не с момента покушения, началась трансформация всей системы публичной жизни Энди Уорхола.
Устои своей частной жизни действительно надо было пересматривать и перестраивать, поскольку они были очевидно непригодны к существованию в новых условиях изменившегося мира, и перестройка должна быть радикальной! Фред Хьюз стал доверенным лицом Уорхола, затмив Малангу и Билли Нейма, умножив свое влияние в несколько раз. Он был центром всего, организовывал, направлял, решал.
«Он готовил все необходимое для подписания контрактов и помогал Энди принимать решения коммерческого характера», – уточнял Пэт Хэкетт в предисловии к «Дневнику». Это много, даже очень много, когда кто-то, прячась за «оказанием помощи», доходит до прямого внушения своей точки зрения, а может и дальше.
Кто же этот человек, который занял такое место в жизни и творчестве Уорхола, приобрел такой авторитет? Это молодой техасец, амбициозный, элегантный, тонкая талия, с легкой горбинкой нос, черные волосы. Он не протестовал, если его принимали за родственника миллионера Говарда Хьюза, пионера авиации и киномагната.
Фредрик Хьюз еще учился в лицее, в Хьюстоне, когда стал подрабатывать актером на вторых ролях, в вечерних постановках, в музее изобразительных искусств. Директор относился к нему с большой симпатией и представил молодого человека Доминик и Джону де Мениль. Она, урожденная Шлюмберже, руководила нефтяной компанией интернациональной корпорации «Шлюмберже». Состояние этой семьи позволяло вести жизнь более чем комфортную, их коллекция уже была известна. Джон входил в совет администрации MoMA в Нью-Йорке. Джон и Доминик де Мениль приметили молодого Фреда и пригласили его к себе на службу в качестве «доверенного лица по связям с общественностью». На этой должности он будет блистать, наслаждаясь ролью «медийного человека» и приходя в восторг от мысли, что ему довелось заполучить, по его выражению, «пропуск в светское общество».
Его привилегированное положение ощущалось в тандеме Уорхол – Хьюз. Оно был принято в расчет даже тогда, когда Фред Хьюз всеми правдами и неправдами пробивался к управлению обществом Andy Warhol Films Inc. и отвоевал себе место «под солнцем», тогда как Билли Нейм, Герард Маланга и даже Пол Моррисси были вытеснены на вторые роли, а потом и вовсе были вынуждены отстраниться от дел, так как привычный Фреду Хьюзу мир стилистов, кутюрье, светских дам, могущественных банкиров, утонченных аристократов был никак не совместим с миром, в котором обитали Уорхол, Билли Нейм и Маланга, изолированным, балансирующим на острие ножа, немного «со сдвигом», с его полной сексуальной свободой и зависимостью от наркотиков, с бредовыми, наполненными страшной ерундой разговорами. Случалось, там проскакивали гениальные мысли, периодически возникали изобретения. Его населяли персонажи со странными выходками. Уорхол обожал все это безумие. Это была его жизнь.
