Сам он очень ясно высказал свою позицию в отношении денег. В книге «Моя философия от А до Б» он писал: «Наличные деньги. Я не могу чувствовать себя счастливым, когда их нет, но как только они оказываются у меня в руках, я чувствую потребность их потратить. Причем покупаю одну ЕРУНДУ».
Еще отрывок из той же книги: «Это все равно как накупить кучу вещей по смехотворным ценам. Сначала покупаешь полиэтиленовую сумку в Lamston’s за 30 центов, а потом ее наполняешь. Тратишь на покупки долларов 60, возвращаешься домой и вываливаешь все на кровать. Затем начинаешь, с помощью Comet, стирать цены там, где написано “1,69 доллара”. После этого все расставляешь по местам и тут же хочется снова пойти за покупками…»
Верно подмечено? И тонко. Снова цитата из той же книги: «Например, если у вас нет денег и вы без конца тревожитесь по этому поводу, то вы становитесь уязвимыми и вообще теряете способность приобрести деньги, поскольку люди чувствуют, когда вы погружаетесь в отчаяние. Никто не хочет интересоваться отчаявшимся человеком. Но если вы не обращаете внимания на то, что у вас нет денег, тогда люди их вам дадут просто потому, что вам это безразлично, что это для вас – пустяк, дадут их вам и заставят взять. Но если факт отсутствия денег и невозможность их откуда-то достать является для вас проблемой и если вы уверены, что не можете их ни от кого принять, чувствуете себя неловко, потому что хотите всегда быть “независимым”, пожалуй, тогда это действительно проблема. А если вы ограничитесь, просто возьмете деньги, вместо того чтобы вести себя как капризный ребенок, и потратите их, как ни в чем не бывало, то вся проблема испарится и люди будут давать вам еще больше денег».
Вернемся к Арману: «Создавать тот посмертный портрет Энди, который я “оставался должен”, было очень непросто. Обычно для “портретов”, какие я делаю, как вы знаете, из вещей и предметов, принадлежавших этому человеку, я складываю их в пирамиды, нагромождаю, нанизываю их друг на друга, помещаю затем в прозрачный короб. Обычно эти предметы я выбираю сам. Я никогда не продаю эти “портреты”. Они всегда предназначены для друзей или родных. Тут договор был такой: в его квартире мне разрешалось взять все, что я захочу… но я не садист и не хотел посягать на его картины и лишить тем самым кого-то возможности обладать произведениями искусства. Я надеялся порыться в его одежде. В моем представлении образ о персонаже моего “портрета” складывается из книг, которые он читает, вещей, которые его окружают, сигарет, которые он курит. Я составляю что-то вроде портрета-робота. Мне надо было идти к Энди. Я все откладывал-откладывал, а потом – он умер. Фред Хьюз прислал мне два огромных ящика с его одеждой и личными вещами. Едва я открыл один из них, тут же ощутил его запах. Он пользовался туалетной водой, она пахла не очень приятно, и сейчас я снова ее почувствовал. Мне она совсем не нравилась, ее запах связывался у меня со старым человеком, старыми произведениями искусства. Из открытого ящика этот запах ударил мне в нос. Я подумал, что похож на некроманта, который рыщет в вещах мертвеца. Чтобы погасить свой долг, я сделал два портрета, но это было довольно жестокое испытание…»
Аккумуляции Армана из произведений искусства, а иногда из «портретов» Уорхол по прошествии какого-то времени разбирал на части и пускал «в оборот», что подтвердилось, когда он поменял место жительства в 1974 году.
Портреты принесли Уорхолу столько денег, что в тот год он купил для себя просторный и красивый дом номер 57, в пять этажей, на 66-й Восточной улице. Стоимостью в 280 000 долларов. Отличная сделка – в самый разгар кризиса торговли недвижимостью, когда муниципалитет Нью-Йорка находился на грани банкротства. Джед Джонсон разыскал этот «частный отель» 1911 года постройки, расположенный на углу Мэдисон-авеню, где Уорхол обычно делал большинство своих покупок.
Переезд совершился быстро, но разборка всего, что художник до этого времени накопил, и перекладка этого из одних ящиков и коробок, снабженных этикетками, в другие заняла уйму времени – несколько месяцев.
Уорхол никогда ничего не выбрасывал, хранил все: старые авиабилеты, пустые сигаретные пачки, кучу старых магнитофонов, он складывал их в запиравшиеся на ключ чемоданы, на которые наклеивались ярлычки с соответствующими датами. Это имущество свозилось на склад-хранилище, расположенный в пригороде Нью-Йорка. Свою корреспонденцию он хранил в коробках, с также наклеенными ярлычками и надписанными датами. Коробки были расставлены на металлических стеллажах на «Фабрике». В этих коробках, по убеждению Уорхола, находились исторические документы, которые будут повышаться в цене с течением времени. Он даже всерьез думал над тем, чтобы продать их, сопроводив в качестве подарочного бонуса собственноручным рисунком и письменным обращением к коллекционеру не открывать приобретенные им коробки до смерти их первого владельца.
Во время этого переезда, по словам Джеда Джонсона (он написал об этом в каталоге аукциона Sotheby’s, прошедшего 29 и 30 апреля 1988 года), Уорхол задумал от всего избавиться: «Мы заполнили картонные коробки стопками иллюстрированных журналов, хранившихся еще с тех времен, когда он работал рекламщиком. Он порвал много своих ранних работ, их обрывки мы запихали туда же и отнесли все в огромные мусорные мешки. Эти мешки мы отволокли на улицу и оставили возле подъездов у других домов. Он побоялся, что кто-нибудь захочет узнать, что Энди Уорхол выбрасывает в таких количествах, и все подберет.
Что Уорхол решил оставить, было упаковано и поднято на последний, чердачный этаж нового жилища, переделанный в склад-хранилище».
«Если я вижу кресло в красивом интерьере, то, как бы красиво ни было кресло, оно никогда не сможет быть настолько красивым, как пустое пространство. По-моему, мы все должны жить в пустых пространствах», – утверждал Уорхол в книге «Моя философия от А до Б». Отличный принцип, но Уорхол не торопился им руководствоваться. Идеал остался идеалом. В той же книге, через несколько страниц, встречаем следующую запись: «Я верю в пустые пространства, это правда, но как художник я делаю много гнусностей, их разрушающих… Покупать – это гораздо больше по-американски, чем думать, и я – стопроцентный американец».
В «Дневнике» от 2 мая 1984 года он оставил очень похожую запись: «Мне до того тошно – и от того, как я живу, и от всего этого барахла, а я ведь без конца тащу что-то домой. Я на самом деле хочу, чтобы у меня были белые стены и чистый пол. Самое элегантное – это не иметь ничего! Ну, то есть разве нам вообще хоть что-то принадлежит по-настоящему? Какая глупость!»
Еще одно высказывание, сделанное им в то же время: «Ненавижу жить среди антикварных вещей, в конце концов становишься на них похожим. Это действительно так».
С удивительной скоростью все комнаты его нового жилища снова заполнились, и как всегда любопытными вещами: шифоньер от Рульманна
[634], пара столиков-консолей от Легрэна
[635] соседствовали с другими предметами интерьера, менее ценными. Уорхол дал поручение Джеду Джонсону, который, впрочем, пытался от него отказаться, ссылаясь на свою абсолютную некомпетентность в предметах интерьера, приобрести обстановку, более подходящую к неоклассическому стилю нового дома, заменить старую мебель, сработанную по-деревенски грубо в старом американском стиле, Уорхол раньше его очень любил. Джед купил сразу несколько мебельных гарнитуров в стиле ампир и неоклассицизм, слегка тяжеловатых, и расставил на них уйму всевозможных ламп, коробочек, шкатулок, вазочек, бронзовых статуэток и картины американских художников XIX века. Все это было размещено в приемной, где находилось кресло «египетского стиля», с позолоченной спинкой в виде грифа с распахнутыми крыльями. Сиденье кресла покоилось на спинах двух львов с также позолоченными головами и гривами. Это кресло в равной степени было занятным и безобразным. Салон-гостиная был не так перегружен деталями, там находились элегантный шифоньер и одно кресло от Рульманна, буфет от Легрэна, круглый столик и кресло от Жана Дюнана
[636], а также работы Джаспера Джонса, Лихтенштейна, Сая Твомбли. В центре столовой на первом этаже стоял стол впечатляющих размеров, более трех с половиной метров в длину, а вдоль стены устроился буфет от Джозефа Барри
[637]. В спальне Уорхола, по одну сторону кровати с балдахином в неоклассическом стиле, на стене висело распятие, а на тумбочке были разложены какие-то предметы религиозного назначения. По другую сторону стояло большое зеркало в резной оправе красного дерева. Но что действительно поражало всех, кто знал об этом, так это матрас, на котором спал Уорхол: он был набит соломой и банковскими купюрами! «Единственное осязаемое богатство – это деньги, которые лежат в кармане или спрятаны под матрасом», – доверительно сказал Уорхол Джеду Джонсону.
