Рисование в четыре руки
Уорхола ошеломлял талант Баския, его головокружительный успех, но до крайности раздражала и отталкивала пристрастность к наркотикам. Его ужасало то, как Баския сжигает свою жизнь: «Жан-Мишель пришел в мастерскую, чтобы рисовать, – рассказывал он. – Но заснул прямо на полу. Вид у него был, как у оборванного бродяги. Я его разбудил. Он нарисовал два настоящих шедевра». В другой день: «Явился Жан-Мишель в сильном возбуждении под действием наркотиков. Он принес какую-то таблетку, которую непременно хотел мне показать. Он рассказал, что хотел купить пачку сигарет, что набросал какой-то рисунок и продал его за 75 долларов. Спустя неделю позвонили из его галереи и сообщили, что этот рисунок у них и что они выкупили его за 1000 долларов. Жан-Мишель решил, что это забавно. Это действительно так. Он поднялся этажом выше, чтобы спросить соседей по дому, купит ли кто-нибудь что-то из его рисунков, хотя бы за 2 доллара, потому что картины его сейчас продаются по 15 000 долларов. Ему любопытно было узнать, согласится ли кто-нибудь приобрести его работу за пару долларов». Все это одновременно притягивало и отталкивало Уорхола. Иногда он бросал такую фразу – «Он отвратительно пахнет», но Уорхол никогда не мог устоять перед грацией молодого художника, когда тот спит.
Тем не менее иногда он держал своего «любимца» на расстоянии. Абсолютно хладнокровно Уорхол рассказывал (запись от 14 декабря 1983 года), как он жестко выбранил Джея за то, что он дал Баския номер его личного телефона: «Он сказал: “Ой, а я и не знал, что ты не хотел бы…” Я ему крикнул: “У тебя есть голова на плечах?” Он же прекрасно знает, что я не приглашал Жан-Мишеля к себе домой – он ведь наркоман, а значит, ему нельзя доверять».
Как раз перед тем, как приняться за знаменитые (и переоцененные) картины, созданные ими совместно, он пересказывал следующий разговор, произошедший 11 января 1984 года: «Жан-Мишель позвонил с Гавайских островов. Он сказал, что там не такие уж задворки цивилизации, потому что первый же человек, с которым он познакомился, спросил: “Вы случайно не Жан-Мишель Баския, нью-йоркский художник-граффити?” Потом сказал, что в разговоре с какими-то местными хиппи упомянул мое имя. Они сказали: “О, вы имеете в виду этого обдолбанного наркотиками полуживого-полутрупа?”». Разъяренный и оскорбленный, Уорхол восклицает: «Это они про него должны были так говорить…»
Когда в сентябре 1985 года они сделали совместную выставку своих работ в галерее Шафрази, пресса весьма сурово оценила их опыт рисования в четыре руки. Один из репортеров даже назвал Баския «фетишем художественного мира». Для большинства журналистов Баския «приклеился» к Уорхолу, подражал ему, использовал его, стремясь поглубже проникнуть в круг его знакомых.
Но все было не так просто, как казалось. Совместная работа с Баския, как бы малоубедительно это ни звучало, вдохнула в Уорхола новую жизненную силу в очень непростой момент. Тогда он осознал, что все молодые художники из его окружения курят ему фимиам, признают в нем эталон, но в то же время запросто могут отшвырнуть его в прошлое, воздвигнув при этом памятник, на котором увековечат его имя как ушедшего на покой художника.
Рисование картин в четыре руки, даже не обманываясь на счет их настоящей ценности, позволило Уорхолу оставаться в тонусе и сохранить позицию лидера, по крайней мере в компании неблагоразумного Баския… а также следить за движением арт-объектов вокруг своего беспокойного кружка и вокруг других тоже.
С Кастелли Энди заключил соглашение: если он что-нибудь продает, то получает комиссионные, но Кастелли не слишком усердно поднимал цены на Уорхола. Основной доход галерея получала от продажи Роя Лихтенштейна и Джаспера Джонса. «Он мог бы устроить нашу выставку: меня и Жан-Мишеля, но картины ему не нужны, а вот Тони Шафрази
[681] картины очень нужны». «Если кто-то по-настоящему чего-то хочет, я всегда на его стороне», – часто говорил он.
Однажды ему позвонил Бруно Бишофбергер. В разговоре выяснилось, что картины, созданные им с Ба-ския и Клементе, о которых известный швейцарский арт-дилер отозвался как о «любопытных вещицах», вряд ли найдется покупатель. Правда, четырнадцать из них он купил у Уорхола за 20 000 долларов, теперь продает от 40 000 до 60 000 долларов за картину! «У меня появилось странное чувство, – сказал он, – что он дал больше Клементе: я не замечал, чтобы он что-то делал за столь низкую плату. Больше должен был бы получить я, потому что мое имя поднимает цену, – и с обычной своей ироничной прямотой добавил: – Ну, конечно, Жан-Мишель вынудил меня рисовать по-другому, и получилось неплохо».
Да, Баския подтолкнул его к другой манере рисования, которая давала возможность уйти от неестественного, жеманного, слегка «женственного» – в духе Кокто, мазка, прорывавшегося время от времени, когда Уорхол позволял себе немного порисовать – оставить свой след в произведении, созданном целиком механически-промышленным способом. Эти изменения стали заметны в его необычных вариациях, первой из которой была «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи.
Существует мнение, что эти упражнения помогли Уорхолу сделать новый шаг в деперсонализации и обезличивании своих картин. Теперь он предлагал использовать граффити Баския в качестве фона к его композициям. Нельзя сказать, что это был неверный ход, но, может, это свидетельствует о какой-то проблеме?
Уорхол «разбирал» себя под микроскопом. У него снова появились свежие идеи. Возможно, в очередной раз на помощь пришла та, давнишняя, радость от работы не в одиночку, которая ему была знакома с детских лет, когда рядом всегда была мама, или от творчества с первыми своими помощниками. У него снова появилась энергия, та особая энергия улицы, которую выплескивал на картины Баския в начале 1980-х годов. Эту энергию молодости Уорхол, как ненасытный вампир, вбирал в себя с большим наслаждением.
Это нисколько не мешало Уорхолу как всегда трезво анализировать все, что происходило и делалось вокруг него, отмечать как положительные, так и отрицательные стороны. 16 апреля 1984 года: «В 6 часов я нарисовал картину “Собака”, потратив на это пять минут. Сфотографировал ее, потом через проектор перевел изображение картины на бумагу и обвел контуры. Сначала карандашом, а потом краской, как делает Жан-Мишель. По-моему, картины, которые мы делаем вместе, только выиграют, если нельзя будет определить, кто какую часть делал». 17 апреля 1984 года: «Пришел в офис, позвонил Жан-Мишелю. Он пришел и стал писать краской что-то свое поверх той части картины, которую делал я. Не знаю, стало ли лучше».
Немного зависти и ревности примешалось к этим хвастливым словам, замечаниям, критическим отзывам, к этим оценкам. Уорхол отмечал, что Бруно Бишофбергер, зайдя к Баския, увидел еще не оконченную его картину и тут же воскликнул: «Я хочу ее, я хочу ее!», сунул ему в руки деньги и унес добычу. «Я испытал странное чувство, – писал он в “Дневнике” 3 октября 1984 года, – потому что вон уже сколько времени никто так не реагировал на мои картины. А ведь когда-то только так и реагировали».
