Уорхол – певец
В 1962 году мир искусства переживал невероятное возбуждение, нувориши коллекционировали все. Попарт в мгновение ока стал таким мощным стимулятором художественного движения, какого никогда прежде не знали в Нью-Йорке. «Боб Скалл, – писал Уор-хол, – обзавелся совершенно фантастической коллекцией, чутьем угадывая сто́ящие вещи прежде других, когда их можно еще было купить за бесценок». Скалл с жадностью скупал все, что вызывало наибольшее количество споров. Боб и его жена обеспечили Тому Вулфу «самую впечатляющую историю успешной карьеры послевоенного времени». Они развлекались, смотрели на все масштабно, о них писали газеты и журналы. Никаких сомнений, они – образец для коллекционеров-неофитов, которые мечтают разыскать и купить редкую жемчужину, пока эта жемчужина не знает, сколько она стоит, а через несколько лет заработать на ней состояние после того, как средства массовой информации сделают обо всем этом репортажи, смакуя и развивая ситуацию, направляя ее в русло скандала и завуалированной пошлости, тоже развлекаясь на свой лад, а музеи, не отставая от них, получат свою скромную лепту от своих «спонсоров» и превратят их вернисажи в праздничные шоу, в презентации все более и более экстравагантные.
В начале 1962 года Уорхол посещал не менее одной вечеринки каждую ночь. Он собирался – этот факт мало кому известен – принять участие, в первый (и последний) раз в своей жизни, в рок-группе как певец бэк-вокала, рядом с Лукасом Самарасом, где певцом-вокалистом был Пэтти Ольденбург, а музыкантами: Уолтер де Мария
[327] – барабанщик, Ларри Пунс
[328] – гитарист, Ла Монте Янг
[329] – саксофонист, Джаспер Джонс – автор лирических песен. Эта затея обернулась неудачей, каких в его карьере было совсем немного. Пел Уорхол отвратительно, поэтому эксперимент был повторен раза три или четыре. Однако это объясняет его решимость стать менеджером рок-группы The Velvet Undergraund.
О нем начали писать в специализированных изданиях, в первую очередь – в Art News, потом – в Art forum, где была напечатана статья Джона Копланса
[330], исполненная восхищения от выставки Уорхола в Ferus Gallery. Репродукции его банок с супом печатали чуть ли не все журналы. Он начал изменяться и сам, чтобы вскоре превратиться в некий бренд – «Уорхол», который с шумом возникнет на нью-йоркской сцене, к огромному счастью хроникеров и к радости любителей искусства. Это превращение, или такая эволюция, само по себе стало еще одной его работой, полностью выдержанной в духе его творчества, признано самым необыкновенным явлением художественного мира XX века.
В ноябре 1962 года состоялась его первая персональная выставка в Нью-Йорке, в Stable Gallery. «Было – хуже не придумаешь», – уверял меня Роберт Индиана. Возможно, но Раушенберг тоже выставлялся в этой галерее вместе с Саем Твомбли
[331], его работы Уорхол высоко ценил.
Здание, в котором в начале 1960 года обосновалась эта галерея, когда-то было конюшней, поэтому располагалось на значительном удалении от района, где в то время все галеристы стремились открыть свой зал. Первое местоположение Stable Gallery значилось по адресу 7-я авеню, на уровне 58-й улицы, что немного южнее Центрального парка. Немного позднее галерея переехала на первый этаж жилого дома под номером 33 на 74-й Восточной улице. Именно тогда обретают известность такие художники, как Индиана, Кац и прекрасная венесуэлка Марисоль
[332].
Тогда Stable Gallery управляла непредсказуемая Элеонора Уорд, яркая и самобытная личность, недавно с громким скандалом расторгнувшая все отношения с Кацем. Его запланированная выставка должна была открыться в ее галерее в ноябре, но после разрыва у Элеоноры образовалась «дыра», сроком в месяц, причем в такой месяц, который все владельцы выставочных залов считают самым лучшим временем в году.
Находясь в Коннектикуте, в своем деревенском доме, она думала, как исправить положение, роясь в памяти, листая записные книжки, обзванивая друзей. Вдруг (как призналась позднее, это случилось, когда она нежилась на траве под утренним солнцем) Элеонора вспомнила об Уорхоле, который частенько заглядывал к ней в галерею и о котором в последнее время стали много говорить и писать. Она позвонила ему и спросила разрешения прийти посмотреть его работы. «Wow!» – произнес он, входя в образ классного парня, составлявшего неотъемлемую часть его известности.
По свидетельству де Антонио, с которым Элеонора Уорд пришла осматривать его работы, Уорхол очень нервничал, вразрез со своею напускной «классностью». Он так суетился, что «Де» пришлось успокаивать его. Друг несколько раз повторил Энди, что они с Элеонорой пришли предложить ему выставку. Она долго рассматривала работы, какие Уорхол сделал за лето, самое продуктивное время («Банки супа Campbell’s», «Нарисуйте сами», «Бутылки кока-колы», «Мэрилин» и «Элвис» – были главными шедеврами). Именно тогда художник начал применять метод многократного дублирования, как свой базовый художественный принцип. Наконец Элеонора объявила, что у нее «случайно» появилась «возможность» устроить в ноябре его персональную выставку, если, конечно, он согласен… Уорхол сразу успокоился. «Wow!» – ответил он.
В ноябре около Элеоноры Уорд целый месяц будет «крутиться», действуя на нервы, это беспокойное существо, вселяя неуверенность и в нее, поскольку полемика вокруг поп-арта достигла точки кипения. За месяц до первой персональной выставки Уорхола в Нью-Йорке, а точнее, в октябре, Уорхол принимал участие в экспозиции галереи Sidney Janis, которая наделала много шума. Выставка называлась «Новые реалисты» и включала работы «новых художников» от Питера Рестани
[333]до восходящих звезд поп-арта.
«Эта выставка вызвала землетрясение в мире искусства», – писал Гарольд Розенберг в The New Yorker. Во всяком случае, потрясение было точно: начиная с Кунинга, все абстрактные экспрессионисты, считавшие себя художественной элитой галереи Sidney Janis, ушли, громко хлопнув дверью. «От этой выставки слишком отдает китчем!» – рассуждали они. «С чутьем дельца и даром не упустить свой шанс, который сделал из него падишаха абстрактного экспрессионизма, арт-дилер Сидни увлекся модным поп-артом во время сбора урожая в своих владениях», – писал Сидни Тиллим
[334] в Arts Magazine. В музеях, галереях, среди художников и коллекционеров разгорелись такие жаркие споры, что в декабре в МоМА был организован симпозиум, посвященный этому вопросу, очень тенденциозный, очень неприязненный.
