Значит, Уорхол – это не поп? На самом деле он – «по другую сторону», как всегда: ни оптимист, ни пессимист, ни поп со всеми его «Коробками Brillo» и «Банками супа Campbell’s», ни антипоп с сериями Marilyn и «Катастрофы». Он все уравнивал многочисленным повторением, переходом к серийности. Жизнь «съедена», уничтожена бесконечно повторяющимися клише, скована леденящим холодом воззрения на современную жизнь.
Этот холод «впечатался», прежде всего, в «Банки супа Campbell’s», которые нью-йоркские арт-дилеры уверенно относят к стилю поп, в «Автомобильных катастрофах» или «Электрических стульях», а эти к поп-арту не имеют никакого отношения. Вообще, у Уорхола многократно повторяющееся изображение становится разрушительной силой, и в ней застывает реальность. «Говоря другими словами, – утверждает социолог Жан-Пьер Келлер, – в многократных повторах жизнь умирает, как она умирает в воспроизведении путем шелкографии и множественном копировании».
Отстраненность и обезличивание рождали ледяное безмолвие, которое «дружило» с такой живописью, где любой субъективный мазок немедленно устранялся в пользу единственной «равнодушной красоты».
Очаровательные цветы, какие Уорхол представил на своей первой выставке у Кастелли в 1964 году, все-таки не избежали влияния этого «ледникового» периода.
«Все – красиво, – говорит он, как говорил раньше. – Все – сплошная скука. Все влияет на все».
Краски живые и даже флуоресцентные, рисунок цветов почти детский, с четко прочерченными контурами, совершенно не «растекшимися», по сравнению с «Катастрофами» и «Мэрилин», о чем в свое время сетовал Кастелли.
Эта выставка была для него очень важной, он давно мечтал об экспозиции у Кастелли, не только потому, что в его галерее выставлялся Джаспер Джонс, но, в первую очередь потому, что, по точному выражению Стеллы: «Именно там вершились дела». Для нее Уорхол выбрал серию «Цветы», обезоруживавшую своей простотой. Год спустя – 12 мая 1965 года, он показал ее в Париже, у Соннабенд: четыреста картин разных размеров, от самых маленьких (10×10 см) до самых больших (208×412 см, выполненных в диптихе), заполнили все стены галереи от пола до потолка. «Я решил, что цветы должны понравиться французам из-за Ренуара», – объяснил он и после этого заявил, что порывает с живописью.
По общему мнению, природа одарила Уорхола таким незаурядным талантом, что он просто не мог ограничить себя рамками какого-то одного вида искусства.
«Сначала я просто засушивал или зарисовывал цветы, которые мне нравились, – писал он. – И только много позже я наткнулся на изображения четырех цветков, которые вдруг быстро раскупились и по хорошей цене. Это были рисунки как раз тех цветов, которые хранились у меня засушенными».
За основу рисунка Уорхол взял цветок гибискуса. Вся серия, с подправленными, ярко прорисованными контурами разноцветных цветков на зеленом фоне, выполненными, в большинстве случаев, вручную, была опубликована Патрицией Колфилд
[405] в журнале «Популярная фотография».
Цветы, абсолютно плоские, простенькие, словно нарисованные ребенком, кажутся вообще условным изображением цветка, а не каким-то определенным видом с точки зрения ботаники. Удалены все характерные особенности, стерты все нюансы. Краски очень живые, почти светящиеся, нанесены ровным слоем на лепестках в одинаковой манере, еще больше подчеркивающей плоскостность рисунка, а из-за нечеткого фона создается впечатление, что головки цветов расположены не на стеблях, а просто разбросаны по траве. Их расположение на холсте очень приятно для глаз, но у зрителя нет ощущения, что они как-то связаны друг с другом – они каждый сам по себе, между ними нет никакой связи. Каждый цветок существует в обособленном идеальном пространстве. Также следует отметить, что у этих картин квадратного формата нет ни верха, ни низа: их можно повесить на стену как заблагорассудится и менять их положение в зависимости от того, какое у вас сегодня настроение.
В отличие от «Коробок Brillo», которые покупались очень плохо, «Цветы» замечательно смотрелись в любой гостиной, над любым диваном и идеально подходили под определение «поп-арт». Они были все распроданы. Энди Уорхол знал, что нужно сделать, чтобы это понравилось Лео Кастелли.
Впрочем, художник отлично видел и понимал, что из всего им созданного только «Цветы» и «Портреты» (то есть темы, максимально приближенные к классическим сюжетам и наиболее часто встречающиеся в живописи) продавались хорошо и дорого.
В книге «ПОПизм» нет ни слова о той выставке. Зато художник в мельчайших подробностях описал вечеринку после открытия экспозиции. Эту вечеринку, по его выражению – «выгонятельную», с гамбургерами, хот-догами и жареной картошкой организовали чета Скаллов и их хорошая знакомая Маргеритт Ламкин.
Уорхол писал, что женщины наняли служащих детективного агентства, которые внизу, у входа, изучали приглашенных, прежде чем пропустить их в дверь. Чтобы попасть внутрь, вы обязательно должны были показать пригласительный билет. Уорхол этого не знал, он пригласил множество друзей и знакомых, но их выставили на улицу самым решительным образом. Разозлившись оттого, что Энди не предупредил охранников и сам не появился, чтобы их встретить, гости ужасно обиделись. К тому же Этель Скалл и Маргеритт Ламкин не смогли договориться, кто за что платит, и в результате вели учет каждому хот-догу, каждой бутылке, вытаскивали из мусорных корзин бумажные стаканы, чтобы пересчитать их, и в конце вечера разругались окончательно. «Это была грандиозная вечеринка», – резюмировал Уорхол.
В том же 1964 году Раушенберг, Лихтенштейн, Индиана, Чемберлен и Уорхол объединили усилия в попытке проникнуть в Павильон штата Нью-Йорк, выстроенный Филипом Джонсоном
[406] для Всемирной выставки. Никогда прежде, впрочем, и никогда после этого Уорхол так настойчиво не стремился присоединиться к компании столь известных персон.
Пусть те, кто обвинял его в аполитичности, более того, считал, что он бестактно относился к авторитетам и стремился любое событие использовать для саморекламы, полюбуются на портреты (в фас и профиль) тринадцати самых разыскиваемых ФБР преступников, по-видимому, из мафиозных группировок. Всем понятно, что таким образом Уорхол бросает вызов коррупции: эти преступники были арестованы, но очень скоро отпущены на свободу.
Работа выполнена на полотне большого размера, разделенном на двадцать пять ячеек поменьше. Картина, очевидно, сильно покоробила городские власти, приглашенные на выставку. Реакция не заставила себя долго ждать: художника «попросили» убрать эти портреты.
Первое время виновником запрета подозревали Нельсона Рокфеллера
[407], но скорее всего испугались сами устроители выставки. Они принялись утверждать, что раз эти преступники подверглись судебному разбирательству, то они уже не являются «разыскиваемыми», поэтому экспонировать их портреты на выставке невозможно.
