Для Мидо и Анны:
Nulla tenaci invia est via
[1]
Братья начнут
биться друг с другом,
родичи близкие
в распрях погибнут;
тягостно в мире,
великий блуд,
век мечей и секир,
треснут щиты,
век бурь и волков
до гибели мира;
щадить человек
человека не станет.
Старшая Эдда, Пророчество Вёльвы, стих 45
[2] И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобождённым на малое время.
Откровение, 20: 1–3
Scott Oden
TWILIGHT OF THE GODS
Часть первая. Фимбулвинтер
1
Долина Гудбранна, центральная Норвегия
Поздняя осень 1217 года от Рождества Христова
На вершине невысокого холма, под небом цвета старого сланца, распростерлись мертвые тела. Все они были в растерзанных доспехах: кольчуги порваны, щиты сломаны, а шлемы расколоты на части свирепыми ударами. Не было им счёта, и лежали они не идеальными рядами, – так мертвецы лежат после того, как сталкиваются стены из щитов, а люди падают, словно колосья под лезвием жнеца, – а скорее кучками и буграми, будто сам Спутанный Бог, хитроумный Локи, решил наполнить землю прахом убитых норманнов. Их кровь смешивалась с другими телесными жидкостями, превращая ранний снег под ногами в алую кашицу.
Холодный северный ветер стонал в вечнозеленых елях, окружавших холм. Он гремел древками копий, что росли из тел убитых как трупные цветы, их лезвия уходили корнями в животы и спины; он разрывал ткань сброшенных знамен. На некоторых была изображена голова волка на белом поле. На других, более многочисленных, красовался чёрный крест. Вдруг ветер стих; воцарилась абсолютная тишина.
Среди этого запустения мелькнуло движение. Великан с каштановыми волосами, одетый в драный пластинчатый доспех, вскочил на ноги, крепко сжимая в окровавленном кулаке зазубренный меч. От его дыхания шел пар, пока он пыхтел после напряжённой битвы. С его бороды капали кровь и слюна; запачканное алым лицо было обращено к небесам. Нетвердо стоя на ногах, великан переступил нагромождения трупов, обозначивших горнило битвы, и начал искать наверху малейший признак божьей милости к его победе – разрыв в облаках, луч света из небесного царства, хоть что-нибудь. Но перед ним раскинулось лишь бескрайнее тёмно-серое пространство, твёрдое, как арктические льды. Слёзы навернулись на его глаза, и великан поднял меч рукоятью к небу.
– И-Иисус! – сказал он хриплым голосом. А затем громче: – Иисус!
– Он тебя не услышит, – протянул в ответ кто-то за его спиной.
Мужчина резко обернулся.
Из того же месива трупов поднялась женщина. Однорукая дочь Одина, чьё левое запястье заканчивалось железным кулаком, созданным специально для щита. Похожая на рубины кровь свернулась в звеньях её кольчуги – теперь изрубленной и рваной после всех этих схваток с копьями.
– Ульфрун Хаконардоттир, – произнёс великан, скалясь и шипя от гнева.
Женщина, Ульфрун, тяжело опёрлась на длинную дубовую рукоять топора. Здоровой рукой сняла то, что осталось от шлема, – он треснул по швам в том месте, где принял на себя смертоносный удар. Ульфрун отбросила его в сторону. Мокрые волосы цвета древесной золы рассыпались по её плечам.
– Хеймдул Клятвопреступник, – прорычала она.
– Женщина, у тебя больше жизней, чем у кошки! Я видел, как Гутрум нанёс тебе смертельную рану.
– Это? Так, детская игра, – ответила Ульфрун. – Твой Гутрум решил меня пощадить и умер за это.
– Тогда ему выделили славное место по правую руку от Христа, рядом со святыми и мучениками.
Громкий смех Ульфрун был похож на стук камней.
– Эта ложь тебя успокаивает, Клятвопреступник?
– Мои чресла опоясаны поясом истины, – сказал Хеймдул. Он хрустнул косточками в шее, сняв с плеч напряжение, затем ударил плоской стороной меча по каблуку своего подкованного сапога, сбивая кровавый ледяной налёт. – А на груди – знак правосудия.
Ульфрун подняла топор, его изогнутое лезвие было выковано из испанской стали, а рукоятку пересекали железные тяги.
– И эти лохмотья ты будешь носить со всеми своими псами, что сидят за дверями Вальхаллы и выпрашивают объедки со стола Всеотца! Вы повернулись к нему спиной! Разрушили его алтари, сожгли священные рощи, и ради чего? Чтобы ваш несчастный правитель получил корону, благословленную каким-то целующим крест идиотом в Риме? Нет, Хеймдул Клятвопреступник, ты скоро узнаешь правду!
– Языческая ведьма! У нас только один отец, и он – не одноглазая сказка, которую рассказывают детям! Один? Плевал я на твоего Одина! Я мочусь на твоего Одина! Я сын Божий, присягнувший Белому Христу!
Быстрее, чем можно было ожидать из-за его крупного тела, Хеймдул начал бой. Он взмахнул своим зазубренным клинком, стремясь нанести удар слева. Ульфрун не дрогнула. Она не уклонилась от свистящего клинка, который вот-вот мог оборвать её жизнь. Вместо этого шагнула вперед и поймала его костяшками пальцев своего железного кулака. Меч сверкнул и отскочил; лязг удара разнесся эхом по холму. Далеко на севере, из-за окутанных облаками вершин, словно в ответ донесся раскат грома. Ульфрун откинула голову назад, прислушиваясь к чему-то, что могла слышать только она, а потом обнажила зубы в свирепой улыбке, ничуть не смягчавшей жёсткие черты лица.
– Я же говорила, – сказала женщина, опуская взгляд, чтобы посмотреть на Хеймдула. Её голубые глаза мерцали ужасным магическим светом. – Твой Пригвожденный Бог не слышит тебя.
Ульфрун Хаконардоттир – Ульфрун Железная Рука – была подобна буре. Она сражалась как волчица, в честь которой и была названа, её коварство и ловкость закаляли дикий дух, вплетенный на станке в клубок её жизни. Так же, как и у волчицы, её поджарые мышцы и крепкие сухожилия были не слабее мужских. Лезвие топора сверкнуло в бледном свете осени, и она яростно обрушивала удар за ударом на щит своего врага. Прерывистое дыхание, звенящий треск, скрежет и скольжение стали по железу были единственными звуками, пока она отбивала неуклюжие ответные удары Хеймдула и чуть не снесла ему голову. Его спас лишь поспешный прыжок назад.
